Альфа-особь - Андрей Викторович Стрелок

Первые сутки Ли Цзяньцзе ничего не замечал. Он продолжал вести привычный цикл экспериментов: анализ образцов, сравнение секвенированных данных, обсуждения с коллегами. Хронофаг работал в чашках Петри как живое зеркало хаоса — клеточные колонии менялись так стремительно, что электронный микроскоп фиксировал новые морфологии каждые два часа. Ли все глубже погружался в работу, не давая себе времени подумать о странной тяжести в затылке и легкой дрожи в руках.

На второй день после того, как он снял скафандр, головная боль усилилась. Сначала он объяснил ее усталостью и низким уровнем кислорода, обычным для станции. Но ночью Ли проснулся от странного жара, температура тела поднялась до тридцати восьми, сердце билось неровно. Он подошел к зеркалу в санузле жилого блока и заметил: зрачки казались чуть шире обычного, а белки глаз будто покрыла тонкая сеть капилляров.

Утром Чжан Го заметил его бледность.

— Ты плохо выглядишь, Ли. Может, вирус? — спросил он вполголоса, хотя в лаборатории все привыкли избегать слова ''заражение'', словно оно могло материализовать опасность.

Ли покачал головой, стараясь говорить спокойно:

— Подумаешь, температура. От давления и работы на глубине. Пройдет.

Но внутри у него уже росло сомнение. Он знал, как должны проявляться первые стадии заражения в культуре клеток: резкие метаболические скачки, странные формы деления, мутации за один цикл. Теперь, глядя на собственное отражение, он понимал: Хронофаг мог действовать точно так же и в живом организме.

Командировка подходила к концу. Через день Ли должен был лететь вертолетом в Гонконг, чтобы доложить о результатах правлению ''Хайюнь Биотек''. Он не сказал никому о своих симптомах: слишком велик был соблазн оказаться первым экспериментатором, испытавшим на себе воздействие древнего вируса. Страх и жажда славы боролись в нем, и в итоге победила вторая.

Перед вылетом он ощущал странное облегчение — температура чуть снизилась, головная боль стихла. Врачи на станции сделали экспресс-анализ крови, замерили пульс, давление и ничего подозрительного не обнаружили и разрешили поездку. Ли прошел через шлюз, поднялся на транспортный батискаф и в последний раз посмотрел в иллюминатор на корпус станции, терявшийся во мраке глубин. Он не знал, что в его легких, крови, нервной системе уже сотни миллионов копий Хронофага, учившегося на лету существовать в новой среде — сухопутном позвоночном организме.

В Гонконге болезнь дала о себе знать мгновенно, возможно, более сухой воздух или иная причина стали триггером изменений.

Через несколько часов после прибытия он почувствовал острую слабость, дыхание стало прерывистым. В гостиничном номере его трясло от лихорадки, и коллеги немедленно вызвали скорую помощь. В больнице врачи решили, что перед ними тяжелая вирусная инфекция, многие помнили про COVID-19 два десятилетия назад. Пациента незамедлительно поместили в изолятор, взяли анализы.

Но анализы ничего внятного не показывали, привычные тесты не распознавали Хронофаг. Лаборанты ломали голову над странными результатами: кровь Ли насыщалась атипичными клетками, в которых ДНК уже не совпадала с эталонными образцами его же генома, сделанными месяц назад. Вирус переписывал его организм в реальном времени.

Проблема заключалась в другом: Хронофаг уже вышел за пределы тела пациента. Его аэрозольные частицы устойчиво сохранялись в воздухе, с трудом разрушались ультрафиолетом и уже успели осесть на контактировавших с Ли людьми.

Несколько медсестер ощутили першение в горле после дежурства, но никто не связал это с угрозой...

Внутри прозрачного бокса Ли Цзяньцзе лежал, опутанный проводами и датчиками, его посеревшая кожа блестела от пота, лицо пылало. Температура держалась на уровне сорока одного градуса, несмотря на мощнейшую инфузионную терапию и охлаждающие системы. Он дышал прерывисто, но глаза оставались ясными на короткие промежутки, когда сквозь бред прорывался разум.

— Метаболизм увеличен вдвое, — сказал один из врачей, доктор Чжоу, глядя на мониторы. — Глюкоза уходит с такой скоростью, будто он бежит марафон. Мы держим капельницу на максимуме, но уровень сахара все равно падает.

— Это уже не классический гиперметаболизм, — вмешалась доктор Ван, инфекционист. — Посмотрите на анализы. Лактат зашкаливает, как при митохондриальной дисфункции. Но при этом клетки печени активно делятся, понимаете?

Она ткнула пальцем в распечатку биопсии.

— У него регенерация тканей запущена в каком-то странном патологическом режиме.

Ли открыл глаза, губы его дрожали. Он попытался приподняться, но тяжесть тела не позволила. Голос был хриплым, но в нем еще звучала твердость ученого:

— Это… Хронофаг. Он активирует ретротранспозоны. Переписывает… все подряд. Геном нестабилен…

Доктор Чжоу наклонился ближе:

— Ли, вы можете уточнить? Он интегрируется в ДНК или остается в эпизомальной форме?

— Интеграция… хаотичная, — Ли моргнул, глаза его потемнели. — Но… с прицелом. Как будто знает, куда встраиваться. Он не убивает клетки… он делает из них новые.

Доктор Ван всмотрелась в мониторы:

— Именно это мы и видим. Эпителиальные клетки легких уже демонстрируют химеризацию — двойные ядра, необычные митотические фигуры. Он не разрушает ткань, а перестраивает ее.

— Зачем? — спросил Чжоу почти шепотом. — Какая у этого цель?

Ли тяжело дышал, пальцы судорожно сжимали простыню.

— Не цель… стратегия. Он всегда так делал… в каверне… все организмы там связаны… одним геномным контуром. Симбиоз… но у человека… это не симбиоз. Это коллапс.

Он закашлялся, на губах проступила алая пена. Врачи обменялись взглядами. Доктор Ван быстро проверила показатели:

— Начался цитокиновый шторм. IL-6, TNF-альфа зашкаливают. Иммунитет не понимает, что перед ним — инфекция или собственные ткани.

Ли попытался улыбнуться, болезненно, криво.

— Я… сам видел… в культуре фибробластов. Сначала ускорение деления… потом деградация… память у клеток исчезает. Они забывают, кем были. Так и я…

Доктор Чжоу снова склонился над ним:

— Ли, вы должны сказать нам все, что знаете. Это критически важно. Можно ли остановить репликацию? Есть ли ингибиторы?

— Ингибиторы… нет. Только… блокада экспрессии промоторов. Но они… меняются. Самоадаптация… каждый цикл… новый вариант, — Ли закрыл глаза, его дыхание участилось. — Вы вряд ли сможете… создать вакцину. Слишком древний… слишком гибкий. Он… пожирает время.

Доктор Ван быстро что-то записывала, пытаясь ухватить последние крохи рациональной речи пациента.

— Ли, еще вопрос. Путь передачи? Только аэрозоль?

— Аэрозоль… кровь… кожа… даже через слизь. Устойчив… к ультрафиолету… к перекиси, спирту… — его речь начала обрываться. — Белковая оболочка… кристаллы отражают…

Сердечный монитор запищал быстрее. Ли захрипел, взгляд его стал стеклянным, сознание растворялось. В последнем проблеске он прошептал:

— Он не вирус… он… сама эволюция.

После этого он впал в бред, уже не различая ни слов, ни лиц.

Тело Ли постепенно сдавалось. После последней вспышки речи он провалился в кому, хотя его организм продолжал бороться, будто сам Хронофаг не позволял прекратить процесс. Мониторы фиксировали череду парадоксальных показателей: ускоренный метаболизм соседствовал