О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

— Ой! Дурак ты, что ли, сударь Санги Бо???

Услышав свое имя, Снег отпрянул. Нападение он прекратил, но остался весь в движении: ноги, туловище, меч в руке, даже голова — все словно бы раскачивалось в каком-то зыбком жутковатом танце…

— С кем имею честь?..

— Со мной. Но какая тебе в этом разница? Между прочим, ты мне рубашку на пузе посек и меня едва не пырнул, а рубашка-то не казенная, на собственные денежки купленная, четыре кругеля отдал…

— А-а, это ты… — Снег словно бы обмяк, он прекратил свои странные движения, и меч его опустился. — Я должен был бы сразу догадаться, по твоим глупецким шуткам и ухваткам. Что тебе от меня надо? Это, небось, ты сие отребье на меня напустил?

— Во-первых, здравствуй.

— Ну… и тебе добрый вечер.

— Во-вторых, мнится мне, что ты, разгоряченный битвою, не оставил мысли поразить меня мечом, что ты хитришь со мною в данный миг… А, Санги-Снег?

— Что ты ерунду болтаешь…

— Что вижу — то и на языке. Нет, это же надо: злоумышлять против своего старого друга Зиэля! Вставь меч в ножны, умоляю тебя, мне страшно.

Санги Бо вздохнул и послушался.

— Но и ты тоже прекрати юродствовать. Эти — твоих рук дело?

— Скорее, твоих, — любезно возразил незнакомец.

Магическая тьма рассеялась и превратилась в обычный ночной мрак, ничуть не мешающий собеседникам видеть друг друга. Перед Санги Бо стоял бородатый верзила, по виду ратник, широкоплечий, плотный сложением, но при этом ничуть не жирный. На бритой голове крохотная шапочка, тело без кольчуги, камзол нараспашку, под камзолом темная рубашка… вернее черная, в левой руке легкий двуручный меч.

— А ты почему свой не прячешь? Зарубить меня собрался?

— О… извини, задумался. — Тот, кого Снег назвал Зиэлем, щегольским, нарочито ленивым движением, вскинул руку и забросил меч в заспинные ножны. — Так что ты там спросил?

— Я спросил, зачем тебе понадобилось насылать на меня этих мерзавцев? Давай отойдем куда-нибудь, а то очень уж от них смердит…

— Пойдем. Я, вообще-то говоря, рассчитывал, дорогой мой Снег, что мы поговорим у тебя дома?

— У меня нет дома. Во всяком случае, тот что есть — очень далеко отсюда.

— Ну… на постоялом дворе «Без забот», где ты остановился — зачем цепляться к словам? Нет, отвечаю на твой вопрос, я их не насылал, они сами по себе разбойники… были. Я только чуточку подправил им охотничью тропу, дабы, так сказать, совместить их и наши с тобою предопределения.

— Зачем?

— Гм… из любопытства, прежде всего. Хотелось посмотреть, что сделало святое отшельничество со знаменитым рыцарем.

— И что оно сделало?

— Отвечу стихами: «Твои движения в сече — скупы, словно чувства и речи.» И только ради меня ты сделал приятное исключение, затанцевал как и встарь.

— Что поделать, возраст.

— Ясное дело. Так мы пойдем к тебе или нет?

— Нет, Зиэль, нет. Я имею право не приглашать тебя, и не приглашаю. Здесь говори, что хотел.

— Ну… хорошо. Давай хоть в попутный трактирец заскочим, пропустим по кружечке? Не отказывайся, разговор значимый.

— Для кого значимый?

— Для меня. Для тебя. Для Лина с Мотоной. Для Когори Тумару. Для императора. Для империи. Для всего подлунного мира.

— А-а… На Морево намекаешь. Ну, пойдем. Только, чур, я пить не буду, устал за сегодня.

— Чур, и я тоже.

Старые знакомые свернули из переулка на более просторную дорогу, уже мощеную брусчаткой, а не булыжником, вскоре показался и трактир.

— «Посошок». Видишь, сударь Снег, название-то какое? Все приметы благоприятствуют.

Снег не стал любопытствовать, что за приметы увидел Зиэль и чему они благоприятствуют, а просто толкнул дверные створки и первый вошел в трактир. В зале было пусто, за трактирной стойкой — никого.

— Хозяин! — Взревел из-за его спины бородатый ратник, — хозяин!

Навстречу вошедшим метнулся трактирщик, веселый, чисто одетый, с открытым и честным взглядом… Впрочем, что-что, а взгляд именно таким и должен быть у хозяина подозрительного кабака, иначе прогорит.

Снег выразительно втянул ноздрями воздух, и Зиэль замер, словно прислушиваясь к чему-то, покрутил головой.

— Эй, друг! Ты что, скотину прямо в зале режешь? А? Или сдаешь его в наем под временное ристалище окрестным дуэлянтам?

— Да… было тут дело. Но пусть ваши милости не беспокоятся, закон восторжествовал, а разбойники получили по заслугам.

— И здесь разбойники! Слушай, Снег, тебе не кажется странным, что посреди столицы, глухой ночью, когда все уже должны спать…

— Ну, уж и посреди. Это окраина, со всеми вытекающими последствиями.

— Тем не менее. Хозяин! Мы можем рассчитывать на твое заступничество, если вдруг лихие люди с недобрыми намерениями восхотят нас обидеть, меня и этого почтенного старца?

Трактирщик из под поклона бросил взгляд на сапоги «старца», все в кровавых пятнах, на черную рубашку бородатого Зиэля, нечаянно поймал его взор — и трусливо захохотал:

— Клянусь, никто не побеспокоит ваши милости. Вина?

— Да. Мне кувшин простого имперского, а моему спутнику какого-нибудь ягодного взвара. Заесть принеси… чего-нибудь такого…

— Будет сделано!

Трактирщик убежал, а Снег со вздохом опустился на скамью, локти поставил на стол, а ладонями подпер седую голову.

— Послушай, Зиэль, ты словно всю ночь приготовился здесь сидеть. И ты же сказал, что не будешь пить?

— Но я распереживался от неожиданной встречи, я взволнован. Кроме того, я же на свои пью… И вообще — сегодня я угощаю. Я слышал, что государь посылает тебя на Запад по важному делу?

— От кого ты мог сие слышать? Об этом немногие знают.

— Уж не помню…

Помолчали. В зале никого больше не было, даже трактирщик, послушный знаку Снега, поклонился и куда-то исчез.

— Снег, возьми меня с собой?

— Нет.

— Почему — нет? Ты полагаешь, что я разбираюсь в магии и в конце света меньше твоего?

— Так я не думаю. Более того, меня никогда не оставляла уверенность, что в конце света ты должен разбираться лучше всех… на свете. Извини за неуклюжий каламбур.

— Извиняю. Ты ошибся, дорогой Снег, в том, что касается конца света и всего света. Меня самого смущают все эти предзнаменования и разговоры об оных.

— Но если ты не при чем, как уверяешь, тогда чем тебя могут смущать вздорные слухи и чужие предрассудки?.. Однако, судя по поведению кувшина, ты и впрямь взволнован.

— А… это?.. — Зиэль рассмеялся и водрузил на ополовиненный кувшин крышку, а на нее — оловянный кубок вверх дном. — Все происходящее мне очень и очень любопытно, особенно, если учесть, что я и сам чую нечто такое… странное… тревожащее меня.