Братья Бри - Слёзы Шороша

– Повелитель, это тот малый из чуждого Мира, что отпустил меня. Я говорила тебе о нём. Нынче он назвался Мартрамом.

– Ответь мне, Мартрам, что привело тебя в Выпитое Озеро.

– Парень, который пытался убежать от Сафы, по имени Дэнэд, рассказал мне о Выпитом Озере, и моя душа заболела страстью – во что бы то ни стало прийти сюда, ради отмщения.

– Отмщения?

– Я ненавижу их! Они обзывали меня уродом, насмехались надо мной, считали меня ниже себя. Я накажу их! – выпалил Дэниел и подумал, не хватил ли через край.

– Сафа, ты уверила меня, что Дэнэд сгинул.

– Можно я скажу, Повелитель?

– Говори.

– Сафа сказала правду. Он был при смерти, но выжил. Выведав у него всё, я убил его.

– Какие же тайны ты выведал, Мартрам?

«Говори то, чего не ждёшь от себя», – снова промелькнуло в голове у Дэниела.

– Про заветное Слово, что должно помочь людям одолеть… тебя, Повелитель.

– Слово при тебе?

– Можно сказать, при мне: я запомнил его, а листок с начертанным на нём Словом, что я взял у убитого Дэнэда в кармане, уничтожил, чтобы он не достался дорлифянам.

– Разумно. Открой мне Слово.

– Скорбь Шороша вобравший словокруг

Навек себя испепеляет вдруг, – размеренно прочитал Дэниел.

– Скорбь Шороша вобравший словокруг

Навек себя испепеляет вдруг, – шёпотом произнёс Зусуз слова стиха и затем словно ответил им: – Проникни в суть и подчини. Я подчиню себе это тайное Слово.

– Те, с кем я шёл, намеревались убить тебя, Повелитель, и этим обезглавить силы Выпитого Озера. Это была их последняя надежда, потому что они думали, что Слово утеряно.

– Пусть тебя больше не заботит это, Мартрам. Гура отправил в погоню за ними пять сотен воинов. Я приказал убить всех до единого. Малам возглавляет их? Ведь это он сотряс нынче мой дом?

– Да, Повелитель. Он возомнил себя всесильным.

– Скажи мне, как ты оказался под его началом.

Дэниел всё время силился удержать взгляд на лице Зусуза, чтобы тот верил ему, и трудно было противиться его встречному взгляду, что проникал в самую душу, и его голосу, который ломал преграду, под названием воля.

– Как оказался? Просто. Друг Дэнэда, который был с ним в Дорлифе, вернулся в Нет-Мир.

– Помню его, повстречал однажды. Отчаянный, но не воин.

Дэниел продолжал:

– Он узнал, что Дэнэд погиб и пришёл к нему на похороны. Я воспользовался его горем и втёрся к нему в доверие, и мы вместе вернулись в Дорлиф. Они поверили, что я им друг и взяли меня на Выпитое Озеро. Когда мы добрались, я побежал от них, чтобы предупредить тебя об опасности. Это всё.

Сафа шагнула к Зусузу и, наклонясь, прошептала ему на ухо (Дэниел разобрал её слова):

– Повелитель, в его незрячем глазу сила, что заставила его явиться в Выпитое Озеро. Он нужен тебе.

Зусуз взял палку, стоявшую у стены подле кровати, и поднялся. Затем приблизил узловатый конец двухтрубчатника к чёрному глазу Дэниела – боль тотчас объяла левую сторону его головы и лица. Он сжал челюсти и терпел, терпел, терпел, чтобы не выказать то, чем, возможно, мог выдать себя. Зусуз, опустив палку, сказал:

– В твоём глазу нашла пристанище стрела Чёрной Молнии.

– Я рад этому, Повелитель, – ответил Дэниел, не очень-то понимая, что это означает.

– Сафа, отведи его в соседнюю комнату и накорми. Я полежу, устал. Ничего, нынче Малам будет наказан за дерзость своей палки, причинившей мне страдания. (Зусуз ещё не окреп после схватки с Маламом.)

Дэниела встревожили слова Зусуза: «Гура отправил в погоню за ними пять сотен воинов». Дэниела встревожили слова, что сказала ему Сафа напоследок, перед тем, как оставить его: «Знай, Мартрам: Повелителю нужен тот, кто восполнит ослабленную в нём силу. Но прежде он испытает тебя».

Так и случилось, но случилось неожиданно и исподволь.

Минуло три дня. Во время совместной с Зусузом трапезы, которая уже становилась для Дэниела привычной, как и слова, разбавлявшие её, хозяин сказал:

– Телесное недомогание, которое оставила во мне разящая сила двухтрубчатника Малама, надолго уложило меня в постель и понудило предаться размышлениям, что сторонятся помыслов о расширении границ власти Выпитого Озера. Признаки спеси, кои ты, верно, разглядел во мне за эти дни, всего лишь дань привычке… потому как слова Малама, что запали мне в душу, неотступно пытают меня.

– Какие слова, Повелитель? – спросил Дэниел.

– Вот его слова: «Сам поразмысли над тем, по какой дороге дальше тебе идти». Они пытают меня и зарождают во мне сомнения.

– В чём же ты усомнился?

– Малам живёт среди людей и не повелевает ими. Просто живёт… как все они. Обзавёлся козой и пасынком-получеловеком. Но я слышал (и не раз), что люди прислушиваются к нему, идут в его дом за советом. И он даёт им его. И это мудро, ведь советы его, слова его – это те нити, которыми он связывает людей и которые при надобности тянет или дёргает, как поводья узды, направляя их взор туда, куда надо ему. И я спрашиваю себя: может, людям не нужна моя палка, ломающая хребты? Может, их взором должно управлять, как это делает Малам? Это значит, стать таким же, как они, завести козу и пригреть приёмыша и, помимо иных прелестей жизни (как, например, это вино на моём столе, на нашем столе), наслаждаться скрытой властью. Я спрашиваю себя: если ты рождён властвовать, если в тебе горит этот огонь, власть твоя должна быть скрытой или принуждающей… кровавой? Что скажешь, Мартрам?

Дэниел задумался, но не нашёл слов, чтобы тотчас ответить. Но он всегда помнил, что пришёл в Выпитое Озеро не для словесного ответа Повелителю Тьмы. И он воспользовался моментом.

– Повелитель, твои слова озадачили меня, а вкус твоего вина пленил. Откуда оно? – сказал он, хотя узнал эти милые бочонки, величиной с хороший кулак, из трактира «У Фелклефа».

– Я беру его у Блолба, старшего брата моего друга детства, Фелклефа, – ответил Зусуз, и сильный голос его выразил трепетное чувство в нём.

– Ты хранишь вино в погребе под башней? Мне бы взглянуть на твои запасы.

Зусуз усмехнулся.

– Ступай вниз и скажи Сафе, чтобы она сопроводила тебя в подземелье… Постой, Мартрам.

– Да, Повелитель?

– Ты не дал ответа на мой вопрос.

– Чтобы ответить, мне нужно немного времени: прежде я не задумывался над этим.

– Ступай – потрафи своему любопытству.

Спустившись, Дэниел постучался к Сафе. Она выглянула.

– Что тебе, Мартрам?

– Сафа, дорогая, проводи меня в погреб. (Он уже второй день говорил ей «дорогая», и это работало: она была мягка с ним, как только может быть мягка корявырьша.)

Сафа вышла и запалила факел. На поясе у неё висел кинжал, что он подарил ей. Вместе они спустились через люк в погреб. Дэниел заметил, что замка на крышке нет. Внутри Сафа зажгла свечи по обе стороны от двери. В обширном подземном помещении по стенам тянулись полки, по большей части уставленные горшочками с вареньем (точь-в-точь в таких подавали варенье «У Фелклефа»), бочками с соленьями и бочонками с винами. По полу стелился серый туман.

– Возьму два.

– Бери, Мартрам. Значит, испытал тебя Повелитель?

Как только Дэниел услышал эти слова, тотчас вспомнил её предупреждение в первую ночь в башне и смекнул: «Он проверял меня».

– Да, испытал. Вот решили вина выпить, – ответил он и подумал: «Ахинею несу».

– Ну, ступай – не заставляй Повелителя ждать.

– Я благодарен тебе, Сафа.

«Что ему сказать?.. что ему сказать? – думал он, перебирая ногами ступеньки под глухое рычание горхуна. – Говори то, чего не ждёшь от себя». Вдруг он понял, что скажет. Снова спустился и, застав Сафу возле двери её комнаты, сказал:

– Сафа, дорогая, мне нужно ненадолго выйти из башни.

– На кой?

– Хочу показать Повелителю, на что я способен.

Возвратясь к Зусузу, он поставил бочонки с вином на стол.

– Повелитель, я готов дать тебе ответ.

– Говори.

– Прошу тебя: выйди со мной на балкон.

Зусуз молча встал и, прихватив с собой палку, направился к двери балкона. Дэниел взял бочонок с вином, принесённый им из погреба, и вышел следом за мнимым горбуном.

– Смотри, – сказал Дэниел.

И Зусуз увидел, как пелену тумана над Выпитым Озером пронзил и скрылся в ней Болобов бочонок, а через несколько мгновений, едва показавшись вновь, был вдребезги разбит камнем, запущенным в него Дэниелом, вернее, рукой Мартина.

– Я хочу, чтобы во мне, как и в этом булыжнике, не было ни капли сомнения на пути от воли Повелителя до кровавых осколков. И ни одного мгновения не хочу сожалеть о разбитом бочонке.