Леонида Подвойская - Предтечи зверя. Максим

Ознакомительный фрагмент

– Банана не принесу, но кофе, чай со сладостями есть. Чего тебе?

– Нет- нет, спасибо, привычно по-гостевому отказался Максим, уже вникая в задачи.

– Ладно, решай, я сама определюсь, - она вышла на кухню.

Уже стемнело, когда они отложили учебники. От выпитого кофе и постоянных решений гудела голова.

Спохватившись, учительница зажгла свет.

Что можно сказать… Я не знаю, что сказать. Мы прошли все задачи, вплоть до университетских. Аспирантских у меня нет. Но, судя по всему, ты решал бы и их. Тяжело? - поинтересовалась она.

– Знаете, вот эти, институтские, последние, больше времени занимают. Наверное, без записи, в уме уже и не решил бы. Точнее, решил бы и в уме, но уже подустал и еще не привык такие длинноты в уме держать.

– Опять хвалишься, - покачала головой учительница. В это время на аэродроме завыла турбина и женщина, метнувшись к балкону, с грохотом захлопнула дверь.

– Да что же они с ней делают? Сколько же можно! Душу же выматывают! Ведь полетов нет сегодня, нет!

– Ресурсные испытания - ухмыльнулся Максим. Это на износ. Пока не развалится.

– И тебе весело?

– Я привык. Всю свою жизнь слышу. Наоборот, когда не ревет, вроде, как чего-то не хватает. Так что решим с моим… дарованием, съязвил он, сделав такую же паузу.

– Не знаю, что у тебя с головой случилось. Где- то замкнуло, мозги стали работать как мощный самопрограммирующийся комп. И гордиться тут нечем, - сделала вывод учительница. Хотя, конечно, на всех олимпиадах ты победишь. Без труда. Будешь отслеживать свою бегущую строку, и передирать решения.

– Почему Вы ко мне так? Почему Вы меня ненавидите?

– А что прикажешь? Любить и уважать? Восхищаться? Так вот что я тебе скажу. Но это между нами - почти шепотом произнесла хозяйка, машинально растирая виски. Только никому не говори. - И когда заинтригованный гость подался вперед, заявила:

– Ты самовлюбленный эгоист. Самолюбующийся эгоист. Нарцисс. Лентяй и бездельник. А теперь, на фоне отца и вот этого… замыкания мозгов, начнешь раздуваться.

– Я… неправда! Как Вы можете? С чего взяли? Вы еще до этого, еще до сегодня меня ненавидели…

– Не кричи. Мне и турбины хватает. Иди уже.

– Хорошо, - попробовал взять себя в руки Максим. Дрожа от обиды, но спокойным голосом он спросил:

– Вы знаете, какая у вас в школе кличка? Нет? "Дневник на стол!" - это у девчат, Вы других слов не знаете, а среди ребят вообще - "Стервоза". Вы всех ненавидите. Всех, не меня одного. А я был по Вашему предмету наиболее слабый. И Вы ездили, как могли. Да я и возненавидел математику именно из-за Вас! Кто еще додумался вытащить к доске человека, только из больницы? Ну, спросите остальных учителей. Только вы - "Стервоза". Юноша постепенно распалился и выплескивал учительнице все обиды, которые накопились в классе за два года битвы с этим врагом, вспоминал все, даже самые мелочные, вспоминал последствия этих жестокостей.

– У Покрова умирал отец, а Вы: "Дневник на стол! Не готов! Два!" - закончил он свою обличительную речь. Она сидела, низко склонив голову.

– Пробрало, - подумал Макс. - И после этого Вы еще в чём-то упрекаете меня?

Она вновь не ответила. Заподозрив неладное, Максим подошел к обвиняемой и, присев, заглянул ей в лицо. Учительница молча, закрыв глаза, плакала. Слезы маленькими ручейками текли по щекам и капали на журнальный столик, размывая чернила в конспектах и краску в учебниках.

– Ну что Вы, ну ладно, вдруг осипшим жалким голосом пробормотал юноша. Слезы этой казавшейся жестокой и равнодушной учительницы потрясли его. Вдруг навернулись собственные.

На его голос, женщина открыла глаза, увидев почти вплотную его лицо, отшатнулась, вскочила, попыталась улыбнуться и взять себя в руки.

– Уходи, маленькая дрянь. Вон!

– Но Вы первая…, - оправдывался Максим, пятясь к двери.

– Что первая, что? - она схватила юношу за отвороты рубашки и в такт словам начала трясти.

– Да, я первая… Что ты, что вы обо мне знаете? Я пришла к вам, когда разбился мой жених. Вон портрет - кивнула она головой.

– У нас два года назад никто не разбивался… - ошарашено возразил Максим, не замечая, как шкомотает его за рубаху хозяйка.

– У вас! У вас! А не у вас? Про летающие гробы знаешь?

Максим знал и кивнул головой. Отец рассказывал о "подарке Родине" - машине, на которой летчики уже отказывалась летать.

– Вот так! А вы, что устроили вы? Помнишь?

Он помнил. Когда в другие, младшие классы перевели их старую добрую учительницу, не справлявшуюся с новой программой, они устроили обструкцию новой - в наивной надежде, что выгонят эту и вернут любимую Зинаиду Владимировну.

– Ну, мы же не знали, мы же были совсем детьми, сосунками - промямлил он.

– Не знали! - с горечью повторила она. - А что вы знаете? Кроме себя, любимых? Вы знали, что…? А, - она отпустила рубашку Максима, безнадежно махнула рукой и вновь села в кресло.

– Впрочем, ты прав. Ненавижу. Но не тебя, не вас. Ненавижу этот город, с его слякотью и дождями, ненавижу самолеты, ненавижу эту турбину, ненавижу эту постоянную головную боль. Я жизнь ненавижу! - она отвернулась и опять разрыдалась, теперь не скрывая этого.

Растроганный подросток подошел к ней, неловко обнял за плечи и ткнулся губами в мокрую щеку.

– Извините. Но я же не знал, - прошептал он, чувствуя соленые слезы.

Плачущая резко повернула голову и их губы случайно прикоснулись.

– Сейчас начнется, - с ужасом подумал Макс, отстраняясь. Решит, что пристаю в такое время.

– Ничего, - не обратила она внимание на происшедшее. - Может и к лучшему, что напоследок выяснили отношения.

– Напоследок? Почему напоследок? - удивился юноша, не замечая, что все еще держит руки у нее на плечах.

– Я сегодня опоздала. Была в нашей больнице. Может и не надо говорить. А, все равно! - решилась она. Может, хоть поймете. Я долго терпела…, в общем…, онкология.

– Что? Чего - пересохшими вдруг губами спросил Макс.

– Легкие.

– Слышал, это лечится…

– Эх ты, - улыбнулась женщина, потрепав его по шевелюре. " Лечится…" - передразнила она его слова. - Ладно, успокоил, теперь уходи. Действительно, поздно она попыталась выскользнуть из его рук и встать.

– Нет! - прижал ее к креслу нахальный гость.

– Что нет? - изумилась она.

Максим решился. Он заглянул в эту бездонную, наполненную слезами отчаяния серость глаз и скомандовал:

– Спать! Тут же осознав неверность тона, юноша стал говорить по-другому, словно уговаривая собеседницу.

– Вам очень хочется спать, и Вы сейчас уснете. Вы ляжете на диван… вот так…, - он приподнял расслабленное тело и помог ватным ногам перебраться на диван. - Вот так, повторил он, когда Ирина уже лежала на диване. Теперь спать… спать…, и выздоравливать…