Геннадий Ищенко - Проверка (дилогия)

— Две пятёрки по математике, — отчиталась она матери.

— Молодец, — без особой радости сказала привыкшая к её пятёркам Надежда. — Пообедай, а потом можешь включить телевизор, или сесть за свой компьютер. О твоём лечении уже говорят везде. Тысячи вылеченных доходяг впечатлили даже медиков. Пока шумят только у нас, а за границей не знают, что об этом думать. Наверное, через несколько дней это волнение превратится в шторм. Ну и заварила ты кашу, дочь! Тысячи обречённых людей получили надежду, только не все они живут в столице и имеют силы и средства в неё приехать. А если даже и приедут, кто их пустит в ваш центр? Вам надо было сразу сказать, как их будут лечить. И много вопросов по времени работы центра. Никто не может понять, почему в нём лечат только несколько часов. И это только начало! Что-то твои начальники не доработали.

Надо было матери высказываться после обеда, потому что её слова напрочь отбили аппетит. Наскоро поев суп, Настя не стала есть второе и ушла к компьютеру смотреть новости. Шума было много, но пока гораздо меньше, чем она думала. В комментариях чувствовалась не столько радость или возмущение, сколько растерянность. Наши научные светила предпочитали отмалчиваться, а вот зарубежные молчать не стали, дружно заявив, что таких машин быть не должно, а русские, как обычно, врут. Некоторые из них, правда, срочно вылетели в Москву. Настя хотела созвониться с Зелениным, но потом передумала. В правительстве сидят не дураки, поэтому должны были предвидеть такую ситуацию и к ней приготовиться. Если пока молчат, значит, так надо. Она позвонила Олегу и сказала о результатах экзамена. Долго не разговаривала и к себе не пригласила. Настроение было паршивое, и он это почувствовал и не обиделся. Перед медитацией Настя осмотрела Джуну. У мартышки был уже почти человеческий овал лица, только крупные для её размеров зубы немного портили впечатление. Странно было видеть на обезьяньем туловище красивое человеческое лицо. Ума у неё было как у ребёнка лет пяти, вот только с разговором пока ничего не получалось. Прочитав о голосовых связках обезьян, она попыталась с помощью перстня вырастить недостающие мышцы. Надежды на удачу почти не было. Мало получить мышцы, нужно ещё как-то научиться ими управлять. Ладно, пусть растут, а там будет видно. Может быть, что-нибудь и получится. Медитация прошла… так себе: после неё осталось чувство неудовлетворённости, но хоть удалось немного успокоиться. Отец приехал позже обычного из-за покупки новой машины. Старую продавать не стали, и Настя отправила её на хранение. Таня не приехала: опять осталась у жениха. Женихом её Слава стал законным, потому что они сегодня, как и собирались, подали заявление в ЗАГС.

— Держись, дочка! — после ужина сказал Насте отец. — Знай, что бы ни случилось, мы тебя всегда поймём и поддержим! Все твои неприятности рано или поздно пройдут. А ты готовься к всенародной любви и восьмичасовому рабочему дню.

— Ничего не получится, папа, — ответила она. — Я не из-за собственного удобства ограничила это время. Если переберу сегодня, то не успею восстановить силы и на следующий день не смогу нормально лечить. Остаётся только воскресенье, но жить совсем без выходных… С такой монотонной работой я скоро свихнусь.

Понедельник закончился, а на следующий день, ещё до лечения, в центр приехал Зеленин.

— Я хотела вам позвонить, но передумала, — призналась Настя. — Хотелось узнать, почему никто не внёс ясность с центром. Я говорю не о себе, а о порядке лечения.

— Сам точно не знаю, — сказал он, — есть на этот счёт мысли… Если сейчас официально что-то заявить о лечении, нужно раскрывать вас, иначе потом обвинят во лжи. Пока в ней можно обвинить только руководство центра, которое эти обвинения переживёт. Но если это скажет кто-нибудь из правительства, всех потом обольют грязью. А если сейчас заикнуться о коммерческом лечении иностранцев, будет ещё хуже. Поэтому я бы пока помолчал. Нашему директору стоило бы сказать, что по мере ввода больничных корпусов и освобождения коек в лечебных заведениях Москвы, будут приниматься для исцеления больные из других городов. Если молчание будет чревато неприятными последствиями, или выступят американцы, мы предъявляем вас и объясняем, чем вызваны ограничения. А когда центр заработает на исцеление иногородних, а за границей поднимут хай до небес, выделим им квоту на коммерческое лечение.

— И что обо мне скажут? — поинтересовалась девочка. — Вы же понимаете, что потребуют объяснений? И говорить придётся какую-то часть правды, иначе потом опять обвинят во лжи. Или вы рискнёте придумать что-нибудь своё? Наверняка американцы не будут молчать, а мою биографию начнут изучать с микроскопом. И вскроются девять месяцев моего отсутствия, экстернаты за месяц и неизвестно откуда взявшаяся сестра. Кто его знает, что ещё смогут вытянуть. Если мои школьные подруги начнут болтать о гипнозе и опишут эпизод в сквере…

— Надо было вам меньше выпендриваться, — сказал Дмитрий Павлович. — Мы уже об этом подумали и навестили ваших подруг. К сожалению, их кто-то навестил раньше наших ребят. Догадываетесь, кто это мог быть? Вряд ли американцы после их рассказа поверили в то, что вы с трудом можете что-то внушить кому-то одному, да ещё без гарантии. Чужой на тёмной аллее, который заставил обделаться толпу гопников, не стыкуется с вашей дезой.

Глава 22

— Можешь меня поздравить, — сказала Настя. — Я уже десятиклассница!

— Ты умница, — сказала мать. — Будешь сдавать дальше?

— Конечно, я уже написала заявление. Что нового передали?

— Всё то же, — Надежда выключила телевизор, встала с кресла и обняла дочь. — Боюсь я за тебя, Настя! Этот шум до небес, причём уже и за границей… Вопрос о вашем центре хотят рассматривать в Думе, а в Европе кое-кто уже дошёл до угроз. Я думаю, что через день-два о тебе все узнают. Что там с нашей новой квартирой?

— Когда закончила лечение, сбегала посмотреть. Сама квартира готова, сейчас приводят в порядок весь корпус, а завтра должны доставить персонал, включая работников столовой. За день они освоятся, так что послезавтра и переедем. Да не переживай ты так! Эта квартира никуда не денется, через несколько месяцев сюда вернёмся.

— Дурочка ты ещё, несмотря на весь свой ум! — сказала мать. — Дело не в квартире, хотя я к этой уже привыкла. Мы меняем не квартиру, а жизнь. В квартиру, может быть, когда-нибудь вернёмся, а вот возврата к прежней жизни уже не будет. Таня ушла сама, а тебя у нас могут отобрать. Если узнают, что Ольга из другого мира, и у неё не будет нормальной жизни.

— Смотря какую жизнь считать нормальной, — сказала Настя, — но хорошо, что ты мне о ней напомнила, а то я со своими делами закрутилась и кое о чём забыла.