Это кто переродился? Трилогия - Сириус Дрейк

— Немало!

Подкинув слиток к остальным ценностям, мы довольные вернулись в зал.

Ящерки, жуя приготовленный для них завтрак, все не спускали с Бориса настороженного взгляда. Тот спокойно готовил бар к открытию и смотрел на них разве что искоса. Странно… видок у него был настолько непринужденный, будто со вчерашнего вечера наличие в его баре почти четырехсот человекоподобных ящеров стало чем-то привычным.

А ведь вчера едва коньки не откинул. Хорош, Борис! Хоть и слабак.

— А этот человек, — ткнула в него вилкой Людмила, — надежный? Не выдаст?

— Борис? Да, как кремень, — кивнул я. — А вы, давайте быстрее с завтраком. До семи нужно перенести все до последнего мешка!

Они закивали и продолжили уплетать свое мясо. Найти его в такую рань было делом нелегким, однако Ольга справилась на ура. Они с Ириной все утро не отходили от плиты.

Аристарх тоже был среди ящерок. Правда, сидел в дальнем уголке мрачный, грустный и молчаливый. К нему никто не хотел подходить, даже дети побаивались его, а они уже облазили в баре каждый уголок, и даже заглянули на кухню. Оттуда их гнали взашей, но их любопытные носы были упорными.

Я тоже пока не стал беспокоить няньку: он как ни одна из «рептилюдей» тяжело принимал свой новый облик. «Я провалился…» — сказал он мне еще вчера. А затем замолчал почти на сутки. На Марьяну тоже не глядел. Казалось, мир вовсе не интересует его.

Оставив его в расстроенных чувствах, я спустился в подвал за последним бочонком. На входе меня встретил кот Василий, а еще Крыс в клетке. Наш «гость» снова был в своей крысиной форме, но даже так было заметно, что поработали с ним изрядно. Шерсти на нем практически не осталось. Он был розовым и дрожащим комочком нервов.

— Коля сказал, что ты «раскололся», — ухмыльнулся я, усевшись на весело звякнувший бочонок с золотом. — Это очень мудрое решение. Для крысы.

Мерзкие глазки-бусинки сощурились.

— Как я закончу все свои дела, мы с тобой и еще парочкой моих друзей прогуляемся до ваших. Надеюсь, вы еще не успели потратить все МОЕ золото? Иначе, я очень расстроюсь…

Крыса покачала головой.

— Тоже мудро, — и я вытащил из кармана золотой. Он тут же заплясал между моих пальцев. — Золото тратят только полные кретины, которые и представить себе не способны его истинную красоту, не слышат его голоса, не видят его истинные возможности…

Оба животных следили за монетой, как завороженные. Она с легким звоном прыгала с одного пальца на другой, а затем и обратно — легко и изящно, как лепесток на легком ветру. Закрутив монету на ладони, я ловко подбросил ее в воздух щелчком пальца.

Но на пол она не упала. Раскрутившись, зависла в воздухе прямо перед клеткой. И начала медленно-медленно вращаться вокруг своей оси.

— Поможешь мне забрать у своих все до последней монеты, уйдешь живым. А нет…

Как по команде Василий прыгнул на клетку — крыса же с визгом кинулась к стенке и затряслась. Кот зашипел.

— Вот-вот, — улыбнулся я. — Обманешь, попадешь к нему в лапы. Ты же не убьешь его сразу, так Василий?

И я погладил кота по спине. Тот молча смотрел на крысу — взглядом охотника-убийцы.

Вернувшись в зал, я застал Марьяну. Она сидела у стойки, завернувшись в халат и с мрачным видом клевала яичницу с беконом. Рядом весело щебетали девушки — как ни странно с ящерками и их детишками.

— Как с меня тот «морок» спал, я так перепугалась! — говорила Людмила, глотая бифштекс целиком. — Кровь везде, когти, хвост! — И она продемонстрировала эту полутораметровую красоту всем и каждому. — Но потом… Когда выбрались из канализации и остались тут на ночь… Даже понравилось.

— Чем же⁈ — охнули девушки.

Ящерка ухмыльнулась.

— Ну, вы еще молодые. А мне в пятьдесят пять лет проснуться утром без ломоты в коленях — это не описать словами!

Остальные ящерки закивали.

— Мне в семьдесят вообще красота, — поднялась другая ящерка, которая своей комплекцией выглядела лет на тридцать. — Как второй шанс!

И поднявшись, она легко прошлась туда-сюда, чтобы ее грациозная фигурка была видна всем и каждому. Повернулась, а затем, прыгнув, уселась на шпагат. Все охнули, а затем разразились хлопками.

— Боли в пояснице, как не бывало, — кивнула Людмила. — Очки вчера выкинула, ибо без них я вижу втрое лучше. А хвост…

И она взмахнула им над головой.

— Можно и принять. Волосы, да, жалко… Но зато причесываться не надо!

— Но ваши близкие, — заметила Аня. — И дети…

Людмила тут же пригорюнилась.

— Это да… Но, может, мы сможем навещать их?

Они продолжили обсуждать плюсы и минусы ящерского образа жизни, а Борис, тем временем, недоуменно глядел на всех из подсобки. Его рука была такой красной, будто ее выварили в кипятке, однако бармен упорно продолжал ее щипать.

— Эй, как ты? — спросил я Марьяну, усевшись рядом. — В порядке?

Девушка же проглотила очередной кусок яичницы и потянулась за кофе.

— В полном, — только и ответила она.

Я улыбнулся.

— Хорошо. Я вчера обещал твоей бабушке, что и глаз с тебя не спущу, пока не выгоним из тебя эту дрянь…

Девушка хлюпнула кофе и закашлялась. Ее сразу же принялись хлопать по спине, но она отмахнулась. Ее глаза были полны ужаса.

— Нет!

— Почему? — нахмурился я. — Тебе что, нравится просыпаться посреди улицы в ночнушке? Нравятся прогулки по крышам? Или хочешь узнать, что это за «любимый» в плаще?

— Нет! В смысле, да. В смысле… Не путай меня! Конечно, не хочу, но…

Я кивнул, а затем забрал у Жанны наручники.

— Значит, решено, — и защелкнул их на запястье Марьяны. Другой конец прицепил к своей кисти. — Чтобы оградить тебя от «ночных прогулок» теперь мы с тобой постоянно будем вместе. По крайней мере, до тех пор, пока ты не сможешь спокойно спать по ночам.

Девушка же только открыла рот. Посмотрела на наручники и снова на меня. На наручники и…

— Нет! Нет, Ваня! Пусти!

И она попыталась вытащить руку. Тщетно, ибо я затянул ободок до предела.

— Я обещал твоей бабушке, что…

— Плевать! Жанна, где ключ⁈

Та пожала плечами.

— У Вани. А мое дело маленькое, — и улыбнувшись она, сунула вилку с поджаристым беконом в рот какой-то зубастой малышке. — Надеть наручники, а потом дотащить до ванны…

Жанна захихикала, а Марьяна, очевидно вспомнив утренние «водные процедуры», зажмурилась.

— Не дрейфь, Марья, —