Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

— Этого не может быть! — вырвалось у Фомы. — Не может быть, чтобы какой-то еврей из Брюгге приходится мне братом!

— Если вы крестник графа Уорвика, мой господин, — сказал Исаак из Брюгге, — то это несомненно. Я слышал, что для людей веры Креста такое братство является действительным. Впрочем, иные мало придают ему значения. Однако назовите свое имя, господин, чтобы я выполнил свою задачу, и вы могли бы покинуть этот душный трюм и этот шаткий корабль, потому что, я вижу, находиться здесь для вас мучительно.

— Меня зовут Фома Мэлори, — сказал Фома, — мой отец — шериф сэр Джон из Уорвикшира, член Парламента. Вы правы, граф Уорвик прислал меня в Керморван тайно встретиться с человеком из Голландии и узнать от него важные новости.

— Наша семья многим обязана его милости графу Уорвику, — сказал Исаак, — поэтому мы рады отдать хотя бы часть этого долга.

И он заговорил о герцоге Филиппе Бургундском, а Эсперанс вспомнил, как вчера сир Ив запретил Яну, ради худородности юнца, рассуждать об особах знатной крови, потому что это унизительно и для того, о ком говорят, и для того, кто вынужден это слушать. Да и говорящему чести такое не прибавляет.

Исаак из Брюгге, однако, ничего подобного не чувствовал и говорил из своего мрака спокойно, уверенно, и в его мелодичном голосе переливались высокие ноты, свидетельствующие об удовольствии: сидя на мешке с английской шерстью, в сыром трюме, погруженный во тьму, Исаак наслаждался, удерживая в руках судьбы важных христиан.

— Герцог Бургундский, властитель Фландрии, ничего сейчас так не жаждет, как отомстить англичанам, которые пренебрегли его добрыми намерениями в Аррасе, — негромко, напевно говорил Исаак. — Впрочем, это общеизвестно; Филипп Бургундский никогда не скрывает своих намерений и кричит о них на всех углах. Это обыкновение завелось у него с той самой поры, как было совершено предательское убийство его отца; по этой причине многие называют его «Добрым»; истинно злые объявляют о своих желаниях иначе.

— Разве дело с убийством прежнего бургундского герцога не было улажено в прошлом году в Аррасе? — спросил Фома.

Исаак шевельнулся на мешках. Теперь Эсперанс глядел на него глазами чудовища и хорошо различал красивую бороду и большие глаза с пушистыми ресницами.

Исаак не спеша погладил бороду.

— Наш родственник, поставляющий ко двору Филиппа драгоценные камни и украшающий женщин Бургундии и Голландии ожерельями, диадемами и серьгами, знает через жену одного из его капитанов, что Филипп намеревается атаковать Кале.

— Кале? — Фома фыркнул. — Графу Уорвику, полагаю, известен этот замысел. Ничто так не уязвило бы Англию, как захват Бургундией Кале: ведь этот порт — как нож, нацеленный прямо в сердце Парижа! От каких угодно владений на континенте отказалась бы Англия, только не от Кале. Скажи мне что-нибудь, чего я бы не знал, еврей.

Исаак улыбнулся. Эсперанс увидел это, а Фома — нет.

— Герцог готовит настоящую осаду, которая, если не будут приняты меры, приведет к падению Кале. Он ведет на город армию, собранную во Фландрии.

Фома открыто засмеялся:

— Фламандцы? Нам хорошо известно, какие они воины, эти фламандцы! Пока соберешь их, пока уговоришь сражаться, пока вооружишь, — глядь, половина уже разбежалась по домам! Они ленивы, трусливы и пекутся не о чести, а о выгоде.

— Герцог поставил под копье четыре тысячи солдат, — настаивал Исаак.

— Как же ему это удалось? — Фома не верил своим ушам.

— Могу ли я задать молодому господину один вопрос?

— Спрашивай, еврей, — дозволил Фома.

— На какие деньги англичане ведут свои кампании во Франции?

— Какое это имеет значение, еврей?

— Должно быть, имеет, коль скоро мы живем не в обещанном христианам раю, а здесь, на земле! Прошлой осенью, да и всю зиму англичане потратили много средств в Нормандии, пока вешали взбунтовавшихся крестьян и расправлялись с французскими рыцарями!

— Твоего ли ума это дело, еврей?

— Выходит, что моего; но вы, мой господин, не ответили на мой вопрос: на какие деньги?

Фома молчал.

Эсперанс же сказал:

— Как я слыхал, главным образом — на ту торговую пошлину, которую англичане получают с фламандцев за шерсть.

Слышно было, как Исаак звонко щелкнул пальцами в знак одобрения.

— Верно, христианин! Не зря наш брат Неемия предоставил твоему хозяину выгодный заем: ты понимаешь, что такое деньги и откуда они берутся, а главное — на что они пригодны!

— Деньги на многое пригодны, — обиделся Фома, которого изъяли из разговора, словно неразумного ребенка.

— Итак, фламандцы платят англичанам пошлину за ввоз шерсти, — Исаак вернулся к прежней мысли. — Если Кале будет принадлежать их господину герцогу Бургундскому, они будут избавлены от этой пошлины. Вот что заставило фламандцев отринуть обычную свою лень и встать под копье. Эта армия двинется к Кале в самое ближайшее время, так что следует готовиться к осаде.

— Какая может быть осада, — удивился Фома, — если Кале — это порт? Провизию, оружие и все необходимое можно оставлять морем.

— Но, — Исаак поднял палец, — с моря город будет осажден бургундским флотом. Герцог Филипп обещал фламандцам: если они осадят Кале с суши, он на кораблях подойдет с моря и обложит Кале так, что ни одна лодка не проскочит.

— Сколько же времени ему потребуется на то, чтобы снарядить корабли? — спросил Фома.

— А как вы сами думаете, молодой господин?

Фома прикинул в уме:

— Думаю, месяц.

— К началу апреля Кале должен быть готов встретить неприятеля, — заключил Исаак. — Иначе город упадет прямо в руки Филиппа, как спелое яблоко. Вот о чем я должен предупредить графа Уорвика, причем так, чтобы никто даже не заподозрил о том, что голландские евреи выдали герцога Бургундского англичанам!

Тут Фоме стало дурно, но не от услышанного, а от воздуха и от раны, которая решилась побеспокоить его в самый неподходящий момент. Эсперанс взял его за руку и отвел наверх, на палубу.

«Мысли мои скачут, как ошпаренные, и наступают друг на друга, отчего перед глазами у меня мелькание», — признался Эсперансу Фома, и желтые пятна в его серых глазах горели особенно ярко.

Вот о чем думал Эсперанс: рассказывать ли сиру Иву о шпионе из Голландии? В конце концов, он решил рассказать ему обо всем, но только после того, как Фома отплывет вместе со своими людьми и тем евреем на английском корабле: это был самый короткий путь до Кале и самый безопасный. Потому что лучше попасть в шторм, чем повстречаться с Ксентрайлем.