Сергей Булыга - Черная сага

Ознакомительный фрагмент

– Так что, и Город тоже так сожжем? И так вот без всего вернемся?!

– Нет, – сказал Хальдер, – Город нам не сжечь. А надо бы.

И он опять был прав! Потому что если бы мы его тогда сожгли, так бы теперь никто у меня не спрашивал, где это я был, когда убили Хальдера.

А так было вот что. Пришли мы к Городу. Я рыл подкоп под Влакернскую башню. Потом брал плотину. Смотрел, как приходил к нам их безбородый ярл, подстриженный как женщина, и руки у него тоже были как у женщины. Да и добычу мы взяли у него самую женскую – самоцветы, паволоки, браслеты, шелка. Пришли и побросали перед кумирами. Хальдер сказал, что зачем ему всё это. И это было сказано правильно, по-воински. А ярл обрадовался, взял. Противно это говорить, но и наш ярл – он тоже, как и руммалтйский ярл, почти как женщина. А вот зато его отец Ольдемар, тот был настоящим ярлом. И Айгаслав тоже мог бы стать таким же, как и он, если бы не Мирволод. А что! Когда тебе отрежут голову, потом тебе даже Источник уже не поможет! И вот он вырос, этот наш ярл – и стал не воин и не женщина. Он даже в Руммалию не захотел с нами идти, сказал, что хворает. А всё это из-за чего? Да из-за того, что он переступил через свою судьбу. Потому что оно вот как: если ты по своей судьбе должен умирать, так умирай, а если исхитришься и выживешь, так после будет одно только горе – и тебе самому, и всем, кто вокруг тебя. И так я и сказал возле костра в тот вечер, когда еще не знал, что Хальдер уже лежит мертвый. И я еще сказал:

– Если не будет Хальдера, тогда не будет и походов. Мы будем жить как в Многоречье – пахать землю и пасти коров. Вот как разнежимся! Зачем тогда мы женщинам? Они тогда найдут себе других.

– Кого? – спросили у меня.

– А хоть бы безволосых!

Все тогда засмеялись. Тогда нам было еще смешно! Потому что мы тогда еще думали, что Хальдер жив-здоров, что он сейчас убьёт, как он и обещал, посла, потом сразу придет к нам в Заводи и мы опять без ярла – а зачем нам такой ярл? – пойдем на Руммалию. И вот в ту ночь, о которой я вам рассказываю, мы пили вино и ждали Хальдера, вина было сколько хочешь, и я уже, может, в третий раз рассказывал, как мы опять сошлись с руммалийцами, теперь это уже было возле Собачьих островов и их было десять кораблей, но мы все равно бились с ними, бились очень крепко! А еще я тогда им объяснял, что такое руммалийский колдовской огонь и как я спасался от него – у меня горела спина, но я все равно выплыл к берегу и там катался по песку, потому что только песком и можно сбить этот огонь. А потом я им рассказывал, как потом был шторм, который разметал огонь, а корабли разбил о скалы, а нашим челнам было хоть бы что, и после нас уже никто не останавливал, и мы явились к Городу и стали станом, вырыли землянки, забили частокол…

И тут как раз к нам прискакал гонец и объявил, что Хальдер мертв!

Ха! Что тут началось! Сразу собрался Круг и там все сразу стали кричать, что Айга нас предал, что он сошелся с руммалийцами. Гонец, – а он думал, что так будет лучше, – стал говорить, что Хальдер не убит, а умер. Но отчего он умер, стали тогда кричать все. От яда, закричал в ответ гонец, потому что это румалийский посол так устроил, это он отравил Хальдера! А ярл схватил посла и прикончил его! Ха, стали кричать в ответ, ну и что из того! Да из того разве не ясно, что он был с послом заодно, а теперь убил его, чтобы он не проболтался и его не выдал! Вот что тогда кричали! А гонец кричал другое – что ярл не виноват, что ярл первым схватил посла и стал его пытать, потому что ярл хотел идти на Руммалию, потому что Хальдер так сказал – идти немедленно, и ярл уже хотел идти, идти сегодня же и вместе с Хальдером, но Хальдера убил посол, а ярл убил посла! Вот так тогда рассказывал, нет, просто кричал гонец – очень сбивчиво, очень поспешно и очень запутанно. Но уже никому тогда не было никакого дела до того, что говорил – или кричал – гонец, потому что все тогда кричали только одно: немедленно, прямо сейчас, прямо ночью, идти на Ярлград и там поднять их всех на копья! И еще спорили: идти на кораблях или по берегу?

И тогда вышел Верослав, тэнградский ярл, и начал грозно и в то же время насмешливо говорить всем о том, что негоже поднимать такой крик, пусть даже сегодня и на самом деле было совершено очень недоброе дело. Потому что, так продолжал он дальше, разве мало подобных дел нам приходилось видеть и в прежние времена? Но мы ведь на то и воины, а не купцы на торгу и не рабы в хлеву, чтобы кричать просто ради самого же крика. И еще: мы же не женщины, чтобы спорить от том, о чем мы пока знаем слишком мало. Поэтому, так закончил свои слова ярл Верослав, нам сперва надо дождаться еще каких-нибудь свидетельств из Ярлграда, а уже только потом принимать какое-либо решение – и вот тогда это будет по-воински! Любо это или нет, еще спросил Верослав, когда увидел, что никто не собирается ему возразить. Но все опять молчали. Тогда он сказал уже вот что:

– Если молчите, значит, любо. Тогда мы пока будем ждать. А если ничего не дождемся, то утром все равно пойдем! Проводим Хальдера. А там уже…

– Проводим Айгаслава!

И это крикнул я. Сам не знаю, почему я это сделал – а вот взял и вдруг крикнул! Все повернулись на меня, но опять никто не стал ничего говорить, все молчали, даже Верослав. Один только мой ярл, ярл Судимар Глурский – потому что я из Глура, если вы это помните, – так вот, мой ярл тогда очень недобро посмотрел на меня и даже что-то негромко сказал. Но он тогда стоял довольно-таки далеко от меня, и поэтому я его слов не расслышал.

И Круг закончился, все разошлись по своим местам. И опять стали спорить, но уже больше о другом – как похоронят Хальдера, на костре или в кургане. Я не спорил. Я ничего про Хальдера не знал, то есть про то, как он распорядился собой для такого случая. Зато я точно знал, что завтра похоронят не только одного Хальдера, а еще многих и многих других. Точнее, даже хоронить не будут, а просто побросают в реку, вот и всё. Я лег, приладил щит под голову, меч тоже положил рядом с собой – как женщину…

А у него и имя женское – Любава. Этот меч достался мне от отца. Этим мечом отец когда-то отбивался от ярлградцев. А потом он целовал его на верность Хальдеру и Айгаславу. И тогда, рассказывал отец, меч был весь мокрый от росы – он же поднял его с земли. Что ж, может, и так, может, это и в самом деле была роса. А может, я так часто думал, это были слезы? Потому что мечи, они как женщины – сначала изменят, а после плачут. А вот моя жена в прошлом году, когда я вернулся из Руммалии, не плакала. Я ей тогда привез много колец и всяких других побрякушек. Она целовалась их и смеялась. Смех, а не слезы – это добрый знак, я это знаю, потому что это значит, что она меня действительно ждала.

А в этот раз, подумал я, когда лежал и не спал, я ей уже ничего не привезу. Тут хотя бы самому вернуться! И вот я так лежал, думал о разном и ждал рассвета.