Александр Кондратьев - На берегах Ярыни

— А что же ты здесь в лесу делаешь?

— А слоняюсь туда-сюда. Потому — нет покоя моей душе с тех пор, как я в воду попала. Жду, чтобы повстречался добрый человек, который бы за меня помолился…

— Это можно. И сам помолюсь, и в поминальную книжку отцу Николаю впишу. Он и знать не будет, кто вписал и кого поминает…

— Спасибо… А вы, Сеничка, отсюда лучше уходите подобру да поздорову. Тут неподалеку женщина ходит для вас вредная, через которую пропасть можете… Да и нечистая сила вредить в эту ночь любит… Так помните же, Сеничка, поставьте за меня свечку или панихиду отслужите. Мне тогда, может, и полегчает… Ах!..

Сеня увидел, как из-за другого дерева показался внезапно имеющий видимость живого человека безобразный утопленник.

Растопырив отливавшие при луне синевою руки свои, утопленник этот приближался к отроку и к Горпине, словно не зная, кого из двух ему ухватить. Обрамленное мокрыми бесцветно-белобрысыми волосами лицо с неподвижною отвратительной улыбкою толстых, полураскрытых губ и выпученными оловянными глазами медленно приближалось к обоим.

Сеня замер от ужаса. Он увидел, как утопленник (это был заменивший чернобородого Анкудиныча в должности надсмотрщика за русалками другой Петра — Белобрысый) сделал наконец свой выбор и схватил за плеча Горпину.

— Вот она, тихоня-то наша! К живым людям льнет! На нашего брата и смотреть не желает!.. Молиться за себя просит!.. Не толкайся, стерва!..

Но Горпина, ловко увернувшись из рук облапившего ее Белобрысого, легко и быстро скрылась в кустах.

Не дожидаясь, когда утопленник примется за него, Сеня бросился в противоположную сторону.

Но Белобрысый не стал гнаться ни за кем. Почесывая затылок, он постоял недолго на месте, а затем медленно двинулся по тому направлению, откуда доносилась по временам заунывная песня русалок…

Юркнувший в кусты Сеня вновь очутился на Круглой Поляне. Посередине ее кружились в медленной пляске какие-то неясные очертания. Но не успел испуганный юноша успокоиться и к ним приглядеться, как над самой его головою раздался громкой, мороз по коже вызывающий хохот.

Сеня вздрогнул. В голове у него пронеслась мысль, что гораздо лучше будет уйти, как советовала Горлана, подобру-поздорову домой. Сообразив направление, поспешно пошел он сквозь заросли орешника, по приведшей его на поляну тропинке. Но тут опять кто-то захохотал нечеловеческим смехом, затрещал где-то совсем рядом сучьями и захлопал в ладоши.

Волошкевич испуганно вскрикнул и, позабыв все на свете, кинулся бежать, не разбирая дороги. Какая-то лесная мелкая нечисть, прикинувшись корнем, сунулась ему под ноги. Сеня споткнулся и, падая, ударился головою о пень. Не один, а несколько огненно-красных цветов вспыхнули внезапно внутренним светом в потемневших глазах потерявшего сознание Сени.

Надеясь на выкопанные с корнем стебли царь-травы, прогонявшей все силы бесовские, старая Праскуха шла потихоньку к Круглой Поляне, когда над головою ее пронесся, качая вершины, вихрь, а по лесу послышались хохот и треск.

— Ишь, развозились, окаянные! Нет им стыда в Иванову ночь! — недовольно проворчала старуха и пошла дальше. Однако треск и шум в кустах повторились и двигались теперь прямо на нее. Старуха насторожилась и стала за дерево, держа наготове, на всякой случай, клюку.

В этот миг раздались невдалеке шум падения какого-то тепа и человеческий крик. Старуха опустила клюку.

— Никак хлопец кричал, — сказала она себе под нос и, подождавши немного, вышла из-за дерева.

Все кругом было тихо. Ни шороха, ни чеповеческих голосов. Праскуха осторожно сделала несколько шагов по тропинке… Немного в стороне, в кустах, послышался стон. После некоторой нерешительности старуха двинулась туда и частью нащупала клюкой, частью разглядела в полутьме человеческое тело. Выглянувшая из-за туч луна помогла ей рассмотреть молодое лицо, залитое кровью, которая шла из носу и оцарапанной щеки.

Видя, что мальчик жив, старуха подобрала с земли его упавший картуз, зачерпнула им в находящейся невдалеке луже болотной воды и вылила ему на лицо.

Сеня Волошкевич зашевелился и стал приходить понемногу в сознание. В памяти его перемешались все видения и страхи, испытанные им в течение ночи. Склонившаяся над ним старуха казалась ему их продолжением. Сеня вытянул сперва, как бы защищаясь, руки, но видя, что Праскуха не собирается на него нападать, слегка успокоился и попытался встать на ноги.

— Ну вот и ожил! А я думала; что ты досмерти зашибся, — зашамкала знахарка. — Да ты меня не бойся. Я зла никому не сделаю. Праскуху здесь все знают. Да тебя, кажись, я на селе видела. Так ведь?

— Да. Я — Сеня Волошкевич.

— Ага. Дьяковой жены племянник?.. Так. Ну, а чего же ты испугался?

— Я ходил смотреть, как папоротник цветет…

— Ну и что же? Видел?

— Видел… Он, как огненный цветок или бабочка, по поляне летал. Совсем уж близко от меня был. Вот-вот, думал, схвачу… Ан не тут-то было! Захохотало вдруг кругом; шум поднялся; словно в ладоши кто захлопал… Ветер поднялся, и пропал, рассыпался мелкими искрами голубой огонек… А тут еще рожа страшная мне почудилась и всякое другое казаться стало… Опять шум и хохот начались. Я испугался и пустился бежать… По дороге упал и переносицу себе расшиб.

— Не беда. До свадьбы заживет, — уверенно сказала старуха. — Встань. Нечего нам тут больше делать. Унесла твой цветок нездешняя сила…

Знахарка хотя и обладала выкопанной ею царь-травой, но не особенно полагалась на ее помощь и защиту при столкновении с нечистью, а так как в лесу вновь послышался шум, то она и поспешила вместе с мальчиком на опушку. Кровотечение из носу она Сене заговорила, прошептав над самым его лицом что-то среднее между молитвою и заклинанием.

— Можешь теперь сам дойти до теткина дома? — спросила Праскуха, когда они вышли на опушку.

— Могу, — ответил Сеня.

— Ну, так иди. Да смотри, не рассказывай лучше ни про то, что видел, ни про то, что меня повстречал… К тому же папоротника цвет не летает и горит красным огнем… А если, ты говоришь, летал и синим светился, то был перед тобою, надо думать, цвет перелет-травы… Кабы ты им овладел, то всю вы жизнь счастлив был… Потри все-таки той рукой, что за синюю искорку хватался, глаза. Может быть, что-нибудь когда и увидишь.

— Да я уже руку вытер.

— Ничего, все-таки потри! А теперь — с Богом, домой! Мне-то еще надо на болото пробраться, травок хоть подутро там кое-каких пособрать… В эту ночь травы и цветы всего больше силы и соку имеют, — сказала Праскуха и заковыляла вдоль лесной опушки в противоположную от Сени сторону…