Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)

— А куда мне было идти? — Он выглядел удивленным. — Вам известен еще какой-то дом, где меня бы приняли?

— По-вашему, один только я во всем нашем милом округе гожусь на роль гостеприимного хозяина беглому разбойнику?

— Я не беглый… — Матвей вздохнул. — Я сейчас уйду. Оставьте у себя парня. Позвольте Витольду за ним приглядывать. Я боюсь брать его в лес, потому что он заразит остальных.

— А если он заразит меня?

— Вряд ли для вас эта болезнь окажется такой же опасной и мучительной, — сказал Матвей Свинчаткин без всякого ко мне сострадания. — Это ведь обычный грипп. А может быть, воспаление легких. Оно тоже… не заразно. Я ничего в этом не понимаю, я ведь не врач. К тому же фольды болеют совершенно не так, как мы.

— И что я должен делать? Вызвать к нему муниципального доктора из самого Санкт-Петербурга?

Свинчаткин проговорил:

— Вы чрезвычайно добры, Трофим Васильевич, с вашим предложением.

Я видел, что он неискренен и даже, может быть, втайне потешается надо мной, и потому рассердился:

— Довольно ваших издевок! Я ведь могу и передумать! Я ведь могу вас с Витольдом, обоих, сдать властям! А Витольда потом вообще уволю к чертовой матери.

— А, ну попробуйте, — кивнул Свинчаткин без малейшего признака страха или раскаяния. — Конечно же, попробуйте. Я даже намерен настаивать. Мне весьма любопытно будет это наблюдать.

Мы посидели молча друг против друга. Затем я криво пожал плечами:

— Что вы от меня, в конце концов, хотите?

— Я уже сказал — что. Позвольте моему парню остаться в доме. Витольд сделает остальное. А я уйду. Прямо сейчас.

— Прелестно, — буркнул я. — «Ты победил, галилеянин». Лично я нечеловечески устал, я замучен, разозлен, раздражен и немедленно отправляюсь к себе. Очень не хочется говорить вам «до свидания», любезный Матвей… э… не знаю по батюшке, да и знать не хочу. Я бы предпочел сказать «прощайте», но, кажется, мои желания в этом доме теперь мало что значат.

Я столкнулся с безупречно одетым и причесанным Витольдом на лестнице. Он уставился на меня тревожным, темным взором. Не знаю, что он предполагал услышать. «Вы уволены» или «Сюда уже едет полиция». Или даже практически невозможное: «Я тайно вызвал ксенотерапевта и посулил ему любые деньги за исцеление больного».

Я не ощущал никакого удовольствия от его тревоги и потому вполне буднично сказал:

— Распорядитесь насчет чая. Я буду в кабинете. И разберитесь там наконец со своими гостями. Мне не хотелось бы постоянно натыкаться на них в доме.

Витольд просиял — таким я его тоже еще никогда не видел, — коротко поклонился и быстрым шагом удалился к себе в комнатушку.

В ожидании чая я устроился на втором этаже, в уютном, набитом книгами, журналами и безделушками кабинете. (Горничная, по счастью, уже удалилась оттуда). Мне требовалось перевести дух после поездки в электроизвозчике и впечатлений, полученных по прибытии в усадьбу.

Рассеянно я почитывал какой-то роман с оторванной обложкой. В романе описывались приключения двух молодых людей, оказавшихся на паруснике, капитан которого сошел с ума прямо в открытом море. Корабль попал в бурю, разбился о рифы — и так далее. Очень увлекательно, хотя местами автор впадал в многословную патетику и начинал повторяться, особенно при описании грандиозной морской стихии и противостоящего ей человеческого духа. Дух и стихия попеременно одерживали победы друг над другом, а герои романа переходили от отчаяния к горделивой уверенности.

На пятидесятой странице я задремал. Витольд разбудил меня, явившись с чашкой чая и тарелкой кексов.

Обычно он никогда самолично не подавал мне чай в библиотеку (это была обязанность Макрины), и я мгновенно оценил значение этого жеста.

— Подлизываетесь, Безценный?

— Вовсе нет, — отвечал он невозмутимо, — просто нашел лишний повод поговорить с вами.

— Вы могли поговорить со мной без всякого повода, — сказал я.

— Ну, мне так удобнее, — объяснил Витольд. Он оглянулся на дверь и спросил: — По приезде встречали вы Макрину?

— Это имеет какое-то значение? — удивился я.

— Если вам несложно, просто ответьте — да или нет, — настаивал Витольд.

— В таком случае — да, встречал. Она была здесь, вытирала пыль с коллекции собачек.

— А, хорошо… — проговорил Витольд, размышляя о чем-то своем.

Я взял кекс и засунул себе за щеку целиком. Теперь я мог молчать и никак не реагировать на его слова.

— Между прочим, у фольдов принято переносить физическую боль не так, как у нас, — заметил Витольд.

— М-м-м? — спросил я.

— Обыкновенный русский мученик страдает молча, — пояснил Витольд. — Он до последнего будет стискивать зубы, двигать желваками, жмурить глаза и кривить рот, но постарается не проронить ни звука. Чтобы не радовать ни врагов, подвергающих его пытке, ни медсестричку, которая дремлет поблизости со шприцем и только о том и мечтает, как всадить иглу с болеутоляющим тебе в вену. Фольды же при малейшем недомогании кричат как можно громче и бьются всем телом. Между прочим, крик является природным болеутоляющим, — прибавил Витольд. — Вы знали?

— М-м-м, — отозвался я, в смысле «нет».

— Теперь будете знать. Пораните палец перочинным ножом — кричите во всю мощь. Просто даже ради эксперимента. Почувствуете облегчение.

Я наконец победил кекс и спросил более-менее внятно:

— А что, у него действительно воспаление легких?

— Даже если и так, я этого выяснить не могу, — ответил Витольд. — Пока что я заставил его проглотить антибиотики, наиболее подходящие для ксенов его вида.

Я изобразил лицом вопросительный знак.

Витольд объяснил:

— Медиками уже давно разработаны универсальные антибиотики, в той или иной степени применимые в отношении инопланетных рас. Я воспользовался самыми распространенными.

— Откройте мне, Безценный, одну глубоко-зловещую тайну: почему у нас в доме вообще имеются подобные антибиотики?

— А что? — удивился он. — В этом ведь нет ничего противозаконного.

— Мало ли в чем нет ничего противозаконного, — огрызнулся я. — Предположим, в обезьяньем балете.

— В балете? — не понял Витольд.

— Ну да, — напирал я. — Если бы я завел в доме несколько обезьянок и нарядил их балеринами — в этом не было бы ничего такого, за что сажают в тюрьму. Но это выглядело бы, по меньшей мере, странно. Или, предположим, маленькая кустарная артель по изготовлению бумажных цветов. Тоже не карается законом. Но — странно, особенно для молодого мужчины. Понимаете?

— А, — молвил Витольд, — кажется, понимаю. Однако наличие в доме антибиотиков вовсе не странность, Трофим Васильевич, а необходимость. Кузьма Кузьмич, покойник, тщательно следил за тем, чтобы аптечка была укомплектована лекарственными препаратами на любой случай, даже самый невероятный.