Вадим Крабов - Заговор богов

В городе объявили праздник — первый в истории людского Кальвариона. Гелиния расщедрилась и выставила народу каганского вина, фруктов, сладостей и тирские мясные закуски, ради которых повелела забить чуть ли не половину казенных борков и овцебыков. Грация на Фонтанной площади устроила торжественную службу при стечении едва ли не всего, тогда еще невеликого населения княжества. Тиренцы, бывшие рабы (в основном — эндогорцы) и даже суровые этруски устроили массу импровизированных концертов, с широким использованием каганских инструментов: разновеликих труб и струнных, напоминающих земные гитары и скрипки с великолепным звучанием. Танцы, веселье длились всю ночь и главными героями были этруски, Отиг и Пиренгул. По договоренности с князем, роль Руса с Леоном скромно умалчивалась.

В Кальварионе Рус погостил у Леона, куда не забыл позвать «великого борца за процветание Тира» Андрея. Друзьям пришлось защищаться от его кулаков и хитрый Текущий выбил-таки у Руса обещание помочь ему с тем самым «процветанием», то есть ходить по Тирским степям и добывать воду. «А то вы тут с эндогорцами развлекаетесь, а я там один скучаю!», — таков был его неоспоримый довод.

Вечером все вместе погуляли на празднике. Первым домой заторопился Андрей: «Сто лет жену не видел! Я, между прочим, чуть ли не до отката каждый день работаю, Силы на возврат домой не остается! Каналы гудят, что пчелы на пасеке!», — оправдался перед товарищами и был таков. «Старый» Леон тоже ушел бы, но не хотел бросать Русчика. А тот от души веселился, подпевал музыкантам, много пил и старался оставаться неузнанным. Ночью, в мерцающем пламени факелов, в мягком свете из окон домов, в цветном отблеске крыш это было нетрудно. Лишь под утро друзья расстались. Каждый пошел к себе. Рус направился не в Кушинар, а во дворец. Соскучился по жене.

Гелиния проснулась сразу, едва муж переступил порог спальни. Сладко потянулась, зевая, и, открыв глаза только наполовину, не желая полностью выходить в мир яви, медленно проговорила:

— Русчик… наконец-то… я столько тебя ждала… видишь, уснула… иди ко мне… — в её голосе смешалось все. Своенравие и покорность, нетерпение и смирение, любовь и каприз. Словно не было сегодня размолвки, словно не кипела она от негодования буквально полдня назад…

Рус мгновенно заставил себя протрезветь. Ночная туника скрутилась самым немыслимым образом, легкое покрывало сбилось в несколько куч, одна из которых попала между ног, оголив по-женски мускулистое, упругое бедро. Гелиния лежала на боку, подложив под щеку обе ладони, отчего её и так скуластое лицо с одной стороны припухло, что добавило ей умильную детскость. Налитые губки улыбались и шевелились, будто она причмокивала во сне. Глаза так и не хотели распахиваться полностью. Они смотрели из-под век с поволокой и манили: «Ну иди же, я устала ждать…», — и больше никаких мыслей не выражали.

Рус по пути домой готовился к неприятным разборкам, а тут… молча разделся и залез под теплое, нагретое Гелинией, пропитанное её волнующим жаром одеяло; обнял откликнувшуюся на его прикосновения жену и забыл обо всем. Помнил только, что стал чуточку зверем.

Они проснулись одновременно, в конце последней утренней четверти. Гелиния вскочила первая. Быстро забежала в купель, через пару статеров вылетела из неё, лоснясь от чистоты. Нервно, путанно покопалась в шкафу, бросила на кровать длинное платье голубого цвета, обмоталась свежей нижней туникой, на мгновенье застыла, словно о чем-то лихорадочно соображая, схватила костяной гребень и в следующий момент, очутившись возле зеркала, принялась расчесываться. Русу вдруг пришло в голову, что ей чего-то не хватает…

— Да кликни ты служанку, Гель. — Он с интересом смотрел на неуклюжие метания голой жены, из всей одежды на которой поначалу был только «обтекатель». — Не стесняйся.

— Я самостоятельная женщина, Рус. — Ответила Гелиния. Это утверждение было отголоском их давней полемики. Потому и не звала служанку, хотела доспорить без свидетелей. И не решалась начать первой.

Князь Кушинара не желал портить себе прекрасный утренний настрой, поэтому не съязвил. Продолжил наблюдение, не поднимаясь с постели.

— Да не мечись ты так, смотреть смешно. Я — тоже князь, и меня тоже сейчас ждут. Важные люди, между прочим, богатые влиятельные торговцы…

— А меня мои подданные ждут! — княгиня на мгновенье замерла и резко развернулась к мужу, оставив в густых черных волосах белый гребень. — Простые люди, не купцы! Они очередь в канцелярию с ночи занимают, как я могу от них отвернутся? Я люблю свой народ, и я в ответе за него перед Справедливым! А за себя перед Величайшей. В отличие от тебя: ты ни перед кем не отчитывался и не собираешься. — С этими словами презрительно отвернулась и продолжила нелегкое дело приведения в порядок себя. Теперь она торопилась демонстративно.

— У-у-у сколько пафоса! — «Обидные» слова Рус снова пропустил мимо ушей. — Чуть что — сразу богов впутываешь. А тебя отец не учил пользоваться услугами чиновников? Они для того и служат. Зачем ты все на себя тянешь?

— Знаешь что, дорогой мой муж, я не могу все сбросить на Эрлана, — говорила вроде как безразлично, не отвлекаясь от зеркала, — у меня нет такого достойного кандидата. А если бы и был, то…

— Ни за что и ни-ког-да. — Муж продолжил за неё. — Понятно. Ответственность перед народом, предками и все такое… я пошел в «купель».

Когда вышел оттуда, Гелиния была уже полностью одета и причесана; из украшений — пара колец и относительно простенькие бусы. В ожидании мужа стояла расположившись в дверях, тем самым показывая, что «задержалась только на пару важных слов, а на самом деле очень торопится». Гордо вскинула голову, скрестила на груди руки и старалась придать взору полную независимость.

— Да, ответственность! — заговорила сразу, как только Рус выглянул из «купели». — Я — верная дочь своего народа, а не пасынок без роду и племени! Ты даже от родных этрусков отмахнулся, прикрылся Эрланом. В случае чего виноват будет он, а не ты, а ведь вся власть у тебя! Ты как будто подглядываешь исподтишка, раздаешь команды и снова прячешься. Как это удобно! Как это… подло! — Во время этой речи голый Рус осторожно, плавно приближался к жене, как охотник к жертве; согласно кивал, дабы не спугнуть добычу.

Подобраться удалось вплотную. Пару стуков сердца супруги смотрели друг другу в глаза, словно играя в гляделки. Потом Гелиния тихо произнесла: «Прическа, бергат, осторожней… меня ждут…», — это были последние её слова на ближайшую четверть. Тщательно наводимая красота полетела к тартару.