Ольга Романовская - Дама с единорогом

ГлаваXXXV

Мэрилин с довольной улыбкой шла в спальню к Эмме. В руках у неё был Часослов Бертрана — неопровержимое доказательство преступления. Шла медленно, степенно, лелея в сердце план долгожданной мести.

Как она и предполагала, Эмма была у себя. Она приболела, поэтому не поехала после утренней службы в деревню.

— Нам нужно поговорить. — Мэрилин положила Часослов на постель.

— Может, позже, дорогая? Я должна помочь на кухне.

— Ничего, я надолго Вас не задержу, — усмехнулась баронесса и присела рядом с Часословом. — Видите ли, я случайно обнаружила у нашего священника одну занятную вещь, которой решила поделиться с Вами.

— Почему именно со мной? — недоумевала Эмма.

— Потому что это касается Вас. Люди настолько неразумны, что кощунственно кладут между листов святых книг посторонние предметы. — Листая Часослов, она открыла его на странице, где лежала засушенная гвоздика. — Вот, взгляните!

— Сухой цветок. — Эмма повертела его в руках и положила на место.

— Не сухой, а бережно засушенный, — поправила Мэрилин. — Цветок из нашего сада. Помниться, в прошлом году Вы посадили гвоздики.

— Да, но какое отношение этот цветок имеет ко мне?

— Такое, что всеми нами любимый отец Бертран холит и лелеет его в своём Часослове, предаваясь за его созерцанием низменным плотским мыслям.

— Мэрилин, постыдитесь! Это же богохульство! — залившись краской, пристыдила её вдовствующая баронесса Форрестер.

— Только слепым неведомо, о чём он мечтает по ночам, — ничуть не смутившись, продолжала Мэрилин. — Демоны давно изводят его, с тех самых пор, как он стал нашим приходским священником. А его искушение всегда рядом с ним. Он думает о нём, когда служит обедню, когда причащает, когда крестит и отпевает, когда раздаёт милостыню, когда поучает и проповедует. Он мечтает коснуться его рукой, прижаться к нему губами, мечтает обладать им, но не может. Потому-то он и хранит эту гвоздику в Часослове и любуется ею перед отходом ко сну. Снизойди до него его искушение, он с радостью нарушил бы все заповеди.

— Но кто, кто причина столь тяжкого недуга? — дрожа, спросила Эмма.

— Та, что срезала гвоздику.

— Мэрилин, не томите же! Отец Бертран мой друг, я хочу помочь ему.

— А Вы сами у него спросите, — рассмеялась баронесса. — Покажите ему гвоздику и спросите. Посмотрим, сможет ли священник не солгать!

— Это ведь какая-то женщина из замка? — допытывалась Эмма. — Служанка? Дочь садовника? Кто же она, Мэрилин, ради всего святого, кто?

— Та, с которой он играет в шахматы.

— Но не Ваша же мать!

— Фи, Эмма, он любит молодую! Какая же Вы недогадливая! Неужели Вам нужно, чтобы однажды, воспылав желанием, он согрел Вам постель?

— Это неправда… — Она буквально рухнула на постель, закрыв лицо руками.

— Правда, правда! — злорадно добивала свою жертву Мэрилин. Она торжествовала. — Отец Бертран влюблён в Вас и давно. И если бы любовью божественной — нет, самой, что ни на есть, низменной и плотской! Сдерживает его только то, что Вы никогда не бываете одна, а ему нужно блюсти личину добродетели. Думаете, он так ратовал о помолвке Джоан из сострадания, милосердия? Как бы не так! Ему хотелось быть ближе к её матери, хотелось, чтобы Вы были ему чем-то обязаны, чтобы он потом мог этим воспользоваться. А Уитни? Отец Бертран вовсе не добрый самаритянин, чтобы не брать платы за обучение, просто ему нужны вовсе не деньги.

— Грязная ложь! Бесстыжая лгунья, вон отсюда! — Раскрасневшаяся Эмма метнула в Мэрилин подушку. — Бог покарает Вас! Убирайтесь, убирайтесь отсюда!

— Не за что Богу меня карать! — расхохоталась баронесса. Она упивалась эффектом своих слов — Всё это правда, чистая правда! Так Вам и нужно, добродетельная Эмма! Не нужно было так привечать священника.

— Замолчи! Не смей произносить ни моего имени, ни имени отца Бертрана своим поганым языком! — Не выдержав, Эмма вцепилась ей в волосы. Мэрилин вскочила и, отступив на несколько шагов, усмехаясь, крикнула:

— Он тебя вожделеет, Эмма Форрестер, будь он хоть самим архиепископом! И сын твой мёртв!

— Какой сын? — сникла Эмма. — Уитни?

— Как бы не так, твой любимчик Гордон! Мёртв и зарыт в канаве.

Это было хуже удара ножом. Эмма упала на постель и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

— Она целый день плачет, — сочувственно произнесла экономка. — К ней поутру заходила хозяйская дочь, с тех пор всё и началось. Сами знаете, у госпожи Мэрилин злой язык — может, она ей что сказала? Пошли бы, утешили бедняжку.

Когда Бертран вошёл в спальню Эммы, она ничком лежала на постели. Услышав шаги, она подняла голову и, едва разжимая пересохшие губы, прошептала:

— Святой отец, помолитесь за упокой души моего Гордона!

— Как, Ваш сын мёртв? — удивился священник, осторожно присев рядом с ней. Взгляд его упал на валявшийся на полу Часослов. Его Часослов. Сердце больно сжалось.

— Да. Мэрилин не солгала. Тут был один человек, который видел, как хоронили моего сына. Свекровь мне не сказала, пожалела. Мой мальчик, мой бедный мальчик! — со слезами на глазах зашептала она.

— Нужно стойко переносить испытания. Господь посылает их для укрепления нашего духа. Любим Богом не тот, кто в радости и покое проживает жизнь, а тот, кто страдает более других. Сказано же: "Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю". Нам ли сомневаться в словах Господа нашего?

— Блаженны, ибо утешатся, — повторила Эмма и, вытерев глаза, села. — А мой мальчик, попадёт ли он в Царствие Небесное?

— Если Бог сочтёт сие нужным. Но, зная Гордона как кроткого и набожного юношу, думаю, врата райские без труда распахнутся перед ним.

— Да услышит Вас Господь! Святой отец, — она замолчала, собираясь с духом, — я хотела спросить Вас…

— Спрашивайте.

— Правда ли то, что говорила о Вас Мэрилин? Правда ли, что сердечный жар сжигает Вашу душу? И причиной ему я…

Бертран покраснел, но солгать под её вопрошающим взглядом не смог:

— Если Вы спрашиваете, люблю ли я Вас, то это чистая правда.

— Любите как сестру или как женщину? — допытывалась Эмма.

— Как самое прекрасное и чистое творение Господне, как бесценный опал в короне мира.

— Каким же цветом пылает Ваша любовь?

— Увы, цветом пламени, — вздохнул священник. Тайна была раскрыта, и он ждал приговора.

И он был вынесен:

— Такая любовь несовместима с Вашим саном. Отриньте её и покиньте Форрестер. Обещайте никогда не бывать здесь, разве что судьба случайно занесёт Вас в наши края. Возвращаю Вам Часослов. — Она наклонилась, подняла книгу и подала Бертрану. — Да смилостивиться над Вашей заблудшей душой Господь! А теперь уходите.