Генри Каттнер - Ярость (Сборник)

— Машина? — откликнулся Толмен.

— Ты не замечал, когда вел автомобиль или управлял самолетом, как ты сливаешься с машиной? Она становится частью тебя самого. А я захожу еще дальше. И это приятно. Представь себе, что ты можешь до предела напрячь свои телепатические способности и воплотиться в своего пациента, когда ставишь ему диагноз. Это ведь экстаз.

Толмен смотрел, как Линда наливает сотерн в другую камеру.

— Ты теперь никогда не напиваешься допьяна? — спросил он.

Линда расхохоталась.

— Вином — нет… но Барт иногда пьянеет, да еще как!

— Каким образом?

— Угадай, — подзадорил Квентин не без самодовольства.

— Спирт растворяется в крови и достигает мозга — эквивалент внутривенного вливания, да?

— Скорее я ввел бы в кровь яд кобры, — отрезал трансплант. — Мой обмен веществ слишком утончен, слишком совершенен, чтобы нарушать его посторонними соединениями. Нет, я прибегаю к электрическим стимуляторам: от индуцированного высокочастотного тока, становлюсь пьян, как сапожник.

Толмен вытаращил глаза.

— И это тебе заменяет?…

— Да. Табак и спиртное — раздражители, Вэн. Мысли — тоже, если на то пошло! Когда я испытываю физическую потребность захмелеть, я пользуюсь особым устройством — оно стимулирует раздражение — и извлекаю из него большее опьянение, чем ты из кварты мескаля.

— Он цитирует Гдосмана, — сказала Линда. — И подражает голосам животных. Барт так владеет голосом — просто чудо. — Она встала. — Вы уж извините, у меня есть кое-какие дела на кухне. Автоматика автоматикой, но ведь должен же кто-то нажимать на кнопки.

— Помочь тебе? — вызвался Толмен.

— Спасибо, не надо. Посиди с Бартом. Пристегнуть тебе руки, дорогой?

— Не стоит, — отказался Квентин. — Вэн мне подольет. Поторапливайся, Линда: Саммерс говорит, что мне скоро пора возвращаться на работу.

— Корабль готов?

— Почти.

— Никак не привыкну к тому, что ты управляешь космолетом в одиночку. Особенно таким, как этот.

— Возможно, сметан он на живую нитку, но на Каллисто попадет.

— Что ж….. будет хоть какая-то команда?

— Будет, — подтвердил Квентин, — но она не нужна. Это страховые компании потребовали, чтобы была аварийная команда Саммерс хорошо поработал — переоборудовал корабль за шесть недель.

— С такими-то материалами — сплошь жевательная резинка да скрепки для бумаг, — заметила Линда. — Надеюсь, он не развалится.

Она вышла под тихий смех Квентина Помолчали. Толмен остро, как никогда, ощутил, что его товарищ, мягко говоря, изменился. Дело в том, что он чувствовал на себе пристальный взгляд Квентина, а ведь… Квентина-то не было.

— Коньяку, Вэн, — попросил голос. — Плесни мне в этот ящичек.

Толмен было повиновался, но Квентин его остановил:

— Не из бутылки. Прошли те времена, когда у меня во рту ром смешивался с водичкой. Через ингалятор. Вот он. Давай. Выпей сам и скажи, какое у тебя впечатление.

— О чем?…

— Разве не понимаешь?

Толмен подошел к окну и стал смотреть на отражения огней, переливающихся на соборе Св. Лаврентия.

— Семь лет, Квент. Трудно привыкнуть к тебе в таком… виде.

— Я ничего не утратил.

— Даже Линду, — сказал Толмен. — Тебе повезло.

— Она не бросила меня, — ровным голосом ответил Квентин. — Пять лет назад меня искалечило в аварии. Я занимался экспериментальной ядерной физикой и приходилось идти на известный риск. Взрывом меня искромсало, разнесло в клочья. Не думай, что мы с Линдой не предусмотрели этого здравее. Мы знали о профессиональном риске.

— И все равно…..

— Мы рассчитывали, что брак не расстроится, даже если… Но потом я чуть не настоял на разводе. Это она меня убедила, что все будет как нельзя лучше. И оказалась права.

Толмен кивнул.

— Воистину.

— Это меня… поддерживало долгое время, — мягко сказал Квентин. — Ты ведь знаешь, как я относился к Линде. Мы с ней всегда были идеальным уравнением. Пусть даже коэффициенты изменились, мы приспособились заново.

Внезапный смех Квентина заставил психолога нервно обернуться.

— Я не чудовище, Вэн. Выкинь из головы эту мысль!

— Да я этого и не думал, — возразил Толмен. — Ты…

— Кто?

Молчание Квентин фыркнул.

— За пять лет я научился разбираться в том, как люди на меня реагируют. Дай мне еще коньяку. Мне по-прежнему кажется, будто я ощущаю небом его вкус. Странно, до чего стойко держатся старые ассоциации.

Толмен налил коньяку в ингалятор.

— Значит, по-твоему, ты изменился только физически?

— А ты меня считаешь обнаженным мозгом в металлическом цилиндре? Совсем не тот парень, что пьянствовал с тобой на Третьей авеню? Да, я изменился, конечно. Но это нормальная перемена. Это всего лишь-шаг вперед после вождения автомобиля. Будь я таким сверхмеханизмом, как ты подсознательно думаешь, я стал бы совершеннейшим выродком и решал бы все время космические уравнения. — Квентин ввернул крепкое словцо. — А если бы я этим занимался, то спятил бы. Потому что я не сверхчеловек. Я простой парень, хороший физик, и мне пришлось прилаживаться к новому телу. У него, конечно, есть неудобства.

— Например?

— Органы чувств. Вернее, их отсутствие. Я помогал разрабатывать уйму компенсирующей аппаратуры. Теперь я читаю эскапистские романы, пьянею от электричества, пробую все на вкус, хоть и не могу есть. Я смотрю телевизор. Стараюсь получать все чисто человеческие удовольствия, какие только можно. Они дают мне душевное равновесие, а я в нем очень нуждаюсь.

— Естественно. И получается?

— Сам посуди. У меня есть глаза — они тонко различают цветовую гамму. Есть съемные руки, их можно совершенствовать как угодно, вплоть до работы с микроминиатюрными приборами. Я умею рисовать — кстати, под псевдонимом я уже довольно широко известен как карикатурист. Это для меня отдушина. Настоящая работа по-прежнему физика. И она по-прежнему мне подходит. Знакомо тебе наслаждение, которое испытываешь, после того как разобрался в задаче — геометрической, электронной, психологической, любой? Теперь я решаю неизмеримо более сложные проблемы, требующие не только трезвого расчета, но и мгновенной реакции. Например, вождение космолета. Выпьем еще коньяку. В теплой комнате он хорошо испаряется.

— Ты все тот же Барт Квентин, — сказал Толмен. — Но мне в это больше верится, когда я закрываю глаза. Вождение космолета…

— Я не утратил ничего человеческого, — настаивал Квентин. — В сути своей мои эмоции не изменились. Мне… не так уж приятно, что ты смотришь на меня с неподдельным ужасом, но я могу понять твое состояние. Мы ведь давно дружим, Вэн. Не исключено, что ты забудешь об этом раньше, чем я.