Леонида Подвойская - Предтечи Зверя. Изродок. (часть первая)

По тому, как дрожали руки с рюмкой, я понял – врёт папаша. Спивается потиху.

– Скажите, а живёте вы где? – поинтересовалась мать. Ксения Феофиловна. Надо же отца её угораздило. Феофил!

– Отец в столице, а я по распределению… но сейчас возвращаюсь, наверное.

– Да, столица… Шумит, наверное? Ладно! За любовь! – поднялся отец.

Выпили стоя. Вообще-то коньяк был очень хорош. Это что, специально доля меня? вдруг стало стыдно, что я без подарков. Вообще без ничего.

– А… в Оперном вы давно…? – начала Феофиловна.

– Давно. Я, честно говоря, недолюбливаю оперу. Не понимаю. Или не дослышиваю? Но эти все голоса как-то сливаются в один гул и начинает болеть голова.

– У вас, наверное, нет слуха, молодой человек? – обиженно поджала уже подсыхающие губы мамаша.

– Нет, почему же? Виталий сказал, что играет на рояле.

– Это я так сказал? – искренне удивился я, забыв свой трёп.

– Вот как? тогда пойдёмте.

– Да это же я так…

– Пойдёмте – пойдёмте.

Меня чуть ли не силой потянули в зальчик, где стояло пианино.

– У меня отец был музыкант, а мама – оперная певица. Пока не случилось это, – объяснила мне Тамара.

– Ну, почему же был? И сейчас кое-что могу, и в нашем клубе выступаю. Правда, иногда сбиваюсь. Поверьте, молодой человек, играть вслепую на клавишных сложнее, чем вслепую же в шахматы. Пробовали? В шахматы – пробовал.

– Вот как? Да вы просто находка. Потом сразимся?

– Хоть сейчас.

– Нет- нет. К инструменту.

– Но я…

– Ну хорошо. Наберитесь смелости. Пока я.

Ну что здесь скажешь? Что-то плавное получалось неплохо. Но стоило слепому музыканту попытаться ускориться… Лучше бы и не пытался.

– Ай! – бросил он. – Курите? Пойдёмте на балкон.

Там слепой нервно закурил, несколько раз затянулся.

– Всё равно сбиваюсь. Дальше клуба слепых уже не пробиться. Как и Любаше моей. А ведь знавали, знавали мы когда-то… Ну, ничего, молодой человек. Это – наши трудности. А Тоня вам зачем?

Вот так. В лоб без перехода. Молодец!

– Я… я люблю её…

– Но, молодой человек, она ещё – дитя. Ей не только взрослеть, её ещё учится и учится.

– Я понимаю. И. честное слово, ничего, что испортило бы её жизнь…

– Оставайтесь пока друзьями. И, если сможете, отгоните от неё этого её одноклассника.

– Женьку?

– Да, с его компанией. Наша Тома – девочка чистая, грязь к ней не пристаёт, но всё же. Приводила же к нам! Я ей объяснил, вроде поняла. Вы когда уезжаете?

– Завтра.

– Значит, не успеете.

– Сейчас пойду и найду.

– Вам бы уже сбежать? Оставьте тогда эту проблему нам.

Когда мы вернулись, музицировала мамаша. Тоже хорошо. Потом за пианино села Тоня.

По-моему перебор. Нет, понимаю, они, бывшие, обожают музыку. Но я то тут причём?

– Ну а теперь ты, – ехидно улыбаясь, крутнулась на стульчике Тамара.

– Да я…

– Давайте – давайте, молодой человек!

– Если только "Собачий вальс" одним пальцем?

– Ну, что сможете.

– Давай-давай, Виталик. Не будешь больше мне врать.

Вот как? Это что – воспитание при родителях? Демонстрация своей власти над новым почитателем? И они – тоже хороши. Сейчас мастера будут лыбиться над подмастерьем?

Гнев ударил мне в голову. Хорошо! Я тебе покажу перевоспитание! Сейчас! Я уже знал, как это делать. Просто успокоится… успокоится… Собраться с мыслями… вспомним вышку… и танцы… А теперь концерт. Ну? Школьный вечер? Ну да, тот же фокус. Ты же о нём вспоминал, когда Тамаре плёл о рояле?

А дело было на выпускном. Пригласили к нам каких-то совсем молодых ребят из дубля какого-то ансамбля. Нет, школа у нас была… ну, не из нищих. И родители ещё те. Могли себе позволить. То есть нам. Но не позволили. Скромность украшает.

Это потом – пара автобусов, природа и бассейн на нехилой фазенде, шашлыки из осетрины… Но в школе – "что вы, что вы". Ну, отбываем номер после торжественной части, вот, вальс станцевали. А я в это время с Танькой поругался.

И не то, чтобы поругался. Просто… переросли мы, наверное, наши отношения школьной влюблённости. То есть, тогда – она одна. А я ещё переживал. Вот, помню и выдал вдруг. В перерыве подошёл к синтезатору. Прикоснулся пальцами к клавишам – и накатило. Если бы вы слышали, что я играл! Ребята вначале остолбенело смотрели. Потом попытались танцевать – музыку-то я выдавал нежную, грустную, прощальную. Потом просто подошли поближе. Потом из своего "банкетного зала" выбрались наши старики – тоже стоят, слушают. И только одна… две… три… и вон… четыре пары танцуют. И, конечно, Танька. С новым избранником. Ну, на тебе ещё. Прочувствуй. И ещё… И ещё…

Упал последний звук, как последняя капля крови из перерезанной вены. Красиво сказанул, да? А всё вокруг зааплодировали, заорали браво. И батька мой цвёл от гордости. Мало, что медалист, так и… В общем, стал я гвоздём программы. На пол – часика. А потом, – в конце концов сюрприз, конечно, ну и что? Да и я, вроде, ни к этому стремился. А Танька пригласила – таки на белый танец, спасибо сказала. И всё. На: "Почему?" только плечиками пожала. Умница была. Хотя, почему была?

И вот, после этих воспоминаний запульсировала музыка в пальцах. Только другая.

Тоже грустная, но… грустно – агрессивная что ли? Слышал такую. Отец в филармонию водил. Ну, не за ручку, хотя и почти силком, тягу к прекрасному прививал. Это он из-за боязни, что тяга к другому "прекрасному" проявится. Вот и запомнилось. И сейчас смогу! Ну, смогу же! Смог.

– Вот так. А ты говоришь – врать. До свидания. Рад был знакомству.

Я быстро вышел из квартиры. Вот и погода под стать настроению испортилась.

Наверное, я неправ. Но и с их стороны… Или я чего не понимаю? Я взгромоздился на пустую скамейку в самом конце полузаброшенного парка. Дальше уже – лесок.

Закурил. Наверное, неправ. Проще надо быть. Без комплексов. Ну, не хотели они тебя унизить. Тем более – инвалиды с поломанной судьбой. Ну, если у них музыка теперь – идея фикс. Ну, сыграл бы им собачий вальс. Посмеялись бы. Нет! Пойду извиняться. Может, продую Леонидовичу партию вслепую. Их историю выслушаю.

Тамаре в глаза на прощание посмотрю. Её губы почувствую. Да я даже сотовика её не знаю. Постой… да у неё и нет сотовика. Да ты вообще обратил внимание, как они живут? Острая жалость полоснула сердце. У меня всё ёщё бывает. Знаю – глупо, но бывает. Ладно. Пойду.

Не успел. Что-то холодное полоснуло по коже, тут же отозвавшись болью пореза.

– Замер! – прошипел сзади владелец ножа. – Вот так. Теперь садись пониже, по-людски.

Вот так.

Теперь нож неприятно холодил кожу на горле. Причём приставлен был не шутейно – уже из пореза и здесь начинала сочится кровь.

– Ну вот теперь поговорим, важняк!