Вадим Крабов - Рус Четвертый. Рус-4

В городе объявили праздник — первый в истории людского Кальвариона. Гелиния «расщедрилась» и выставила народу каганского вина, фруктов, сладостей и тирские мясные закуски, ради которых повелела забить чуть ли не половину «казенных» борков и овцебыков. Грация на Фонтанной площади устроила торжественную службу при стечении едва ли не всего, тогда еще невеликого населения княжества. Тиренцы, бывшие рабы, в основном — эндогорцы, и даже суровые этруски устроили массу импровизированных концертов, с широким использованием каганских инструментов: разновеликих труб и струнных, напоминающих земные гитары и скрипки с великолепным звучанием. Танцы, веселье длились всю ночь и главными героями были этруски, Отиг и Пиренгул. По договоренности с князем, роль Руса скромно умалчивалась.

После ухода Гелинии, Пиренгул, очнувшийся Отиг, Леон, этрусский полковник Ратмир и Рус собрались на втором ярусе штаба. Пили вино и подводили итоги.

— Ферапонт еще ответит! — горячился подвыпивший князь. — Не выйти к Гелингин, когда она звала — оскорбление! — все понимали, что во втором предложении речь шла о безымянном командующем эндогорским корпусом, а не о вышеназванном царе Эндогории.

А Гелингин поднималась на стену, говорила через «громовую раковину» — панцирь моллюска с простенькой структурой Ревущих — в ответ, армия четко, сохраняя ровные ряды, развернулась и неспешным маршем удалилась. Никто из командиров к ней не вышел, словно она была противно жужжащей мошкой, а не княгиней. Сказать, что это обидело Гелинию — оскорбить истину: она рассвирепела. Только отец смог её угомонить и это, кстати, добавило еще одну капельку дегтя в и так горький мед отношений супругов. Жена упорно «не замечала» мужа.

— Успокойся, государь, — ответил довольный Отиг, — признают они и Кальварион и твой Альвадис. Дай время. А Гапону не поздоровилось! — Он, знающий всех магистров Эндогорского ордена Хранящих, догадался, кто стоял за големом. — В Великие выбился, выскочка! Я ему специально такую структуру подобрал, чтобы по мозгам — как молотом! Сам удивляюсь, как вспомнить удалось… спасибо, Величайшая!

— А что за структура, учитель? — заинтересованно пробасил Леон.

Отиг принялся увлеченно объяснять. К нему прислушался, было, Рус, но был отвлечен Пиренгулом.

— Как ты смог догадаться, зять? — с хитринкой поинтересовался он, намекая на «Высшее» вмешательство. — Или из потоков Силы рассмотрел?

— Нет. Не догадался я по горам «пробежаться». Хорошо эндогорцы с армией придумали — молодцы. Все внимание на них. — Честно признался «пасынок» и прочая. — Голем уж больно неуклюжим был, людей старался не топтать… а со стены смело скинул. Эндогорцы же в горах живут? Значит, есть у них скалолазы, а скалы, начиная с пару стадий от стены, узорами не украшены…

— Подожди, сынок… я тоже все это знал! Какие скалолазы? Отвесная стена и пропасть с милю! А по дну еще и река бурная бежит! — в ответ на ироничный взгляд Руса, поправился. — Теперь-то, конечно, знаю, что есть у них такие умельцы… хм, и не только воины-маги! Гвозди придумали, веревки… но раньше ни я, ни даже уважаемый Отиг о них и не слышали!

— На то в армии и есть секретность! — многозначительно сказал Рус, а Пиренгул нахмурился. Давно думал вызвать сюда Максада, чтобы устроить настоящую службу безопасности, откладывал, полагал, что в засыхающем Тире он пока нужнее, но сейчас решил — вызовет. — Я просто знавал в жизни одного скалолаза (аналога слову «альпинист» ни в гелинском, ни в тирском языках не было. «Скалолаз» же легко составился из местных корней, и слово получилось понятное, не «корявое»), не мага. Так он рассказывал о тех веревках. И еще говорил, что ночью и в туман — смерть. Никто в это время и не пробует лазить по скалам, даже обладая ночным зрением и хорошей «цепляющей» структурой. — Эти сведения он почерпнул из памяти воина-мага; того, который возомнил себя «мореходом». Снял исключительно последний день, глубже не лез. Ему до сих пор становилось плохо: тысячи эльфийских разумов давали о себе знать, с трудом «сортируясь» в обычном человеческом мозге.

— Я и забыл о том человеке, давно это было, а тут все сложилось: день, голем, Эндогория. Вот и все. Хм, «отчим» и так называемый «побратим» мне не помогали. — И одной только этой усмешкой, с которой назвал Бога… не назвал, конечно, но всем ясно, кого он имел в виду, укрепил у Пиренгула мысль о «побратимстве». Кто еще так посмеет? — Я что еще подумал, Пиренгул, может не надо о моем участии знать широким народным массам? Этруски будут молчать, обещаю. Мне и так хватает слухов о том «побратимстве». Люди шарахаются или наоборот пристают — надоело.

— Правильно мыслишь, Рус! — поддержал его князь. Без «божественной» поддержки его победа выглядела гораздо значительней. — Эх, жаль, Эрдоган погиб, я бы ему устроил… — опрос выживших воинов показал чудовищное нарушение — секретную последовательность камней для открытия врат знали половина воинов. Сотник ввел «ротацию постов», которая по его мнению повышала боеспособность. Разведчики наверняка поймали первого попавшегося, тот и выложил им все. Один лазутчик, благодаря Русу, выжил, но пока в беспамятстве. Позже Отиг наберется сил и сломает ему блокировку памяти, а пока пусть поспит… — Пришла пора, Рус, приглашать сюда Целителей и… Максада. Сколько еще эндогорских скало…лазов выжило — неизвестно… Говоришь, не можешь снять блок?

— Я не магистр, — поскромничал зять. Он узнал, что кодовая последовательность, по счастью, была известна только двоим: воину-магу убитому Леоном и единственному пленнику. Когда Рус понял это, прочувствовал строжайшую эндогорскую дисциплину, секретность, возведенную в абсолют, подозрительность ко всем, в том числе и к товарищам по оружию, презрение к тиренцами и грязным рабам, активно насаждаемое в армии; то ему стало жалко этих умелых воинов. Не повезло им с царем, от него шли «новые порядки» — воин-маг Текущий по имени Ниротон постоянно рассуждал об этом. Весь выживший состав сотни посадили под арест — к ним не подобраться, так что с остальными семью диверсантами, среди которых остался только один склонный к Силе, «вовремя» отставший от напарника, пусть разбирается Максад. Давно ему сюда пора.

В Кальварионе Рус погостил у Леона, куда не забыл позвать «великого борца за процветание Тира» Андрея. Друзьям пришлось защищаться от его кулаков и хитрый Текущий выбил-таки у Руса обещание помочь ему с тем самым «процветанием». «А то вы тут с эндогорцами развлекаетесь, а я там один скучаю!», — таков был его неоспоримый аргумент. Вечером все вместе погуляли на празднике. Первым домой заторопился Андрей: «Сто лет жену не видел! Я, между прочим, чуть ли не до отката каждый день работаю, Силы на возврат домой не остается! Каналы гудят, что пчелы на пасеке!», — «оправдался» перед товарищами и был таков. «Старый» Леон тоже ушел бы, но не хотел бросать Русчика. А тот от души веселился, подпевал музыкантам, много пил и старался оставаться неузнанным. Ночью, в мерцающем пламени факелов, в мягком свете из окон домов, в цветном отблеске крыш это было нетрудно. Лишь под утро друзья расстались. Каждый пошел к себе. Рус направился не в Кушинар, а во дворец. Соскучился по жене, в конце концов.