Обычный дом - Андрей Бузлаев

не хотелось, собственно. Просто уставился куда-то в далёкий горизонт пустым взглядом, почти что медитируя.

Шикарная ситуация, конечно. Давно меня в такое дерьмо не макали.

С одной стороны, бабушка из-за меня упала с гипертонией. Точнее, из-за тортика, который я приволок. Врачихи пояснили, что при высоком сахаре такие фортели случаются. В целом, вины не отрицаю, но и бабуля хороша — знает, наверняка, про свой диабет и что ей сладкое да в таких количествах нельзя, однако уплетала только в путь! По сути, виновата она не меньше моего, если даже не больше.

С другой стороны, если бы я ушёл чуть раньше, или замешкался, не вызвал сразу скорую, или рассказал бы о случившемся как-то по-другому, то всё могло бы сложиться сильно иначе и бабушка бы уже… в медицинских услугах не нуждалась. Поэтому да, какой-никакой а героизм в моих действиях есть. Если пропустить ту часть, где я всё это заварил, конечно.

Но за всё это хорошее обвинять меня в том, что я деньги какие-то спёр?! Ладно, хрен бы со мной — на докторов та девочка не хуже накинулась! Я, конечно, тоже в долгу не остался, но мы с врачами были в равных условиях, потому всё вполне честно. «Кукушка кроет петуха за то, что хает он кукушку», если перефразировать классика. На современный лад, так сказать, хотя что-то мне подсказывает, что и тогда подобное было актуально.

Я не знаю, сколько я так просидел, размышляя обо всём случившемся. Не успел глянуть, во сколько уселся. Знаю только, что солнце почти скрылось за горизонтом, когда мимо прошёл этот мужичок. Невысокий, в обычной одёжке — бежевые брюки, тёмная куртка, да рубаха в клеточку… мой взгляд был настолько расфокусирован, что я его едва вовсе не пропустил, как прочих шнырявших мимо.

Однако он мимо не пошёл. Остановился перед лавкой, внимательно посмотрел на меня, заглянув в глаза и твёрдо велел:

– Пошли. Тебе надо выпить.

И так уверенно, главное, сказал, что даже мне эта уверенность передалась! Я прям сразу понял: надо! Так-то я обычно не пью, но тут и случай не обычный, и состояние требующее, прав мужик. Много не буду, но немножко, рюмочку, действительно требуется.

Я поднялся со скамьи и покорно двинулся за дядькой, который заскочил в наш подъезд и уверенно направился к лифтам.

Зайдя с ним в кабину, я почувствовал неплохое такое амбрэ застарелого перегара. Видимо, мужичок был отнюдь не любителем, а самым настоящим профессионалом, закладывая за воротник изо дня в день.

Мы поднялись на этаж, он открыл дверь привычным движением и зашёл в квартиру. На пороге чуть замешкался, пихнув что-то кислотно-зелёное на вешалку прихожей. Меня от порога позвал, мол: «заходи, не стесняйся». Я и зашёл, непроизвольно бросив быстрый взгляд на номер квартиры. Тридцать вторая. Ааа, так это тот самый Михаил из тридцать второй, знаменитый алкоголик нашего дома? Ну, а почему бы и не с ним, действительно…

Мужичок, кстати, на самом деле очень походил на описание от Антонины Сергеевны, оказавшееся невероятно точным: порядком заросший — борода топорщилась и поднималась едва не до глаз — лицом очень схожий с Чёртом в исполнении Георгия Милляра. Разве что чуть более круглолицый… хотя, термин «заплывший» невольно кажется более уместным.

– Проходи на кухню. С закуской у меня не особо богато, но тебе и рюмочки хватит, судя по состоянию. Я такие вещи вижу, глаз намётан. А рюмочку можно и без закуски шваркнуть. Уж я угощу, не переживай. Да не тушуйся, садись. Тебя как звать-то?

– Борис.

– А по батюшке?

– Алексеевич.

– Здравствуй, Борис Алексеевич. А я — Михаил Николаевич, как Задорнов. Шучу правда не столь удачно, как он когда-то. Вы как, молодёжь, ещё помните Михал Николаича?

– А то как же! Как не помнить? Все в детстве «Поле Чудес» с ним смотрели. Помним и уважаем.

– Молодцы, что помните, но «Поле» — это ты хватил, конечно. То ведь ещё в девяностых, а после-то Якубович вести начал, с двухтысячного. Уж почитай лет двадцать прошло!

– Так и прошло.

– И то верно. Эх, время… Ну что, Борис Алексеевич, за знакомство? Давай по половинке, не разгоняясь. И на вот, огурчиком закуси. Огурчик свеженький, мытый. Я ж понимаю, как на меня люди смотрят, потому доверия у тебя к моей стряпне быть не должно. Нии, ни! Даже не оправдывайся, нормально это! Как есть нормально! А раз так, раз я понимаю и не возражаю, то и уговаривать пробовать свои кушанья никого не буду. Тем более, что «беленькую», да под огурчик с «Докторской» — мирово′! Ну, будем, Борис Алексеевич.

– Можно просто Боря, – кивнул я и ударил рюмочкой в бок второй, подставленной новым знакомым.

– Не стоит, друг мой. Это проявление неуважения, я такого себе позволить не могу. И вам не советую, молодой человек, позволять окружающим подобные вольности и фривольные фамильярности. В первую очередь нужно уважать себя самому, уж тогда и окружающие начнут. Исключения, подобные вашему покорному слуге, случаются крайне редко в нашем грубом мире, – он многозначительно поднял вверх крючковатый артритный палец и помахал им у меня перед носом.

– Думаю, вы перегибаете, Михаил Николаевич. Хотя, может вы и правы… слишком сложный вопрос.

– Согласен, друг мой, давайте ещё по половинке.

Так, по половинке-другой, мы без особого труда съели батон хлеба, два полукилограммовых батончика варёной колбаски, почти килограмм свежих огурцов,… Бутылка тоже куда-то делась, но это явно не мы, это духи.

Тем не менее, пришлось бежать за второй. Я опять решился «уважить старость», надеясь, что хоть в этот раз всё пройдёт не столь плачевно, как с Антониной Сергеевной.

На счастье, я успел до закрытия касс на ночную блокировку. На бреющем прошёл, за полминуты до часа «Икс». Даже кассирши переживали, успею ли, а охранники так и вовсе болели! За меня, что не могло не радовать.

Глава 16 - Упыри и ликаны, обострение сумасшедших

На обратном пути к дому у меня возникли небольшие сложности. Преимущественно, с восприятием действительности. Вот вроде ведь не дурак, однако поди ж ты, вспомнил не к ночи старую шутку, про исчезающий тринадцатый этаж. Детские легенды, не то городские, что де кнопку суеверные люди из лифта удалили, а следом и этаж пропал: четырнадцатый есть, двенадцатый есть, а тринадцатый — фиг сыщешь! И что, дескать, пропавший этаж исчез, но он как бы есть —