Надежда Попова - И аз воздам

— Похоже на то, — согласился Курт тихо; выдохнув, протянул руку и одним решительным движением отломил отросток у самого стебля.

Тонкая, как шнурок, ветка обломилась с оглушительным треском — таким, что зашумело в ушах и показалось, будто рядом обрушилось дерево или камни стен и колонн вдруг затрещали, норовя лопнуть и обрушиться под тяжестью кровли. Дрогнула земля, словно бы готовясь вот-вот раздаться широкими трещинами, и ветер, тот самый ветер, слышанный в кроне бесконечного, исполинского дерева, заметался меж пилонов и стен, взвивая к балкам пыль и мелкую каменную крошку. Курт рывком вскочил на ноги и обернулся к старику, ожидая увидеть на его лице что угодно — от гнева до веселья на пороге неотвратимой гибели мира, однако того, кто назвался Мельхиором, подле опоры, где когда-то стоял Всадник, не было.

Не было и там и самого майстера инквизитора — Курт стоял в двух шагах в стороне, рядом с брошенной на камни пола кувалдой, там, где впервые и услышал чужой голос в этом соборе несколько минут назад. И время — то самое ушедшее в небытие время — оно снова вернулось, снова понеслось мимо, пробудив глупую мысль: а не оно ли шумело в кроне того нескончаемого древа, и не оно ли слышно и сейчас, не оно ли, несясь мимо стремительным потоком, грохочет водопадом и завывает, как буря за окном, не оно ли мечется ветром сейчас, здесь, под сводами собора…

Нессель вскинула руки, обхватив голову ладонями, будто оглушенная, и Курт, не спрашивая, знал, что и она это слышит — слышит шум этого ветра, будто проникающего насквозь. Ван Ален ошарашенно заозирался, снова ругнувшись; что-то выпалил отец Людвиг, и Курт мимоходом, без удивления отметил, что сетование святого отца — какой-то словесный обрубок, ибо первые звуки он начал произносить еще тогда, целую вечность назад, когда майстер инквизитор стоял в задумчивости над обломками Всадника…

Всадник…

— Всадник!

Это был шепот на грани крика, крик на пределе шепота — испуганный и вместе с тем восторженный, сдавленный, точно хрип висельника, и Курт даже не понял, кто это сказал, как и не мог поручиться за то, что слово это вырвалось не у него самого…

Он был здесь, всего в нескольких шагах, всадник на палевом жеребце, тот самый, что еще этим утром возвышался каменным изваянием здесь, в этом соборе, на консоли; тот же самый, но живой, настоящий, из плоти и крови. Обернувшись к застывшим в неподвижности людям, неведомый воин помедлил мгновение и то ли одобрительно кивнул, то ли просто пригнул голову, чтобы не врезаться в свод дверного проема, развернул коня и с места сорвался галопом прочь.

Курт бросился следом за всадником первым, слыша, что за ним последовали все, включая примолкшего отца Людвига; наружу они выбежали, едва не наступая друг другу на ноги в проходе, и остановились на соборном крыльце, глядя на то, как исчезает из виду за поворотом, пригнувшись к конской шее, всадник на палевом жеребце. Тишина вдруг встала неприступной стеной, поглотив, казалось, весь город, как туман; тишина, сквозь которую едва-едва слышался отдаленный звук шагов многоокого Ангела, и отец Людвиг испуганно дернулся, когда охотник чуть слышно пробормотал:

— А хрен ли он без меча?

— Ангел без меча — такой же, как Ангел с мечом, — отозвался Курт ровно. — Только без меча.

— Ангел? — растерянно переспросил святой отец. — С чего вы это взяли?

— Долго рассказывать, — отмахнулся Курт и, вздрогнув, невольно отшатнулся, когда далеко впереди, где-то на дальних улицах, скрытых от глаз стенами домов, вдруг раздался громкий и пронзительный, бьющий по нервам, скрипучий металлический визг, словно кто-то провел гигантским ножом по исполинскому стеклу.

— Что это, Господи?! — выкрикнул отец Людвиг, зажав уши ладонями и норовя спрятаться за спину неподвижно застывшей Нессель.

— Похоже, тем тварям сейчас несладко! — перекрикивая святого отца и носящийся в воздухе визг, отозвался Ван Ален с нездоровым весельем. — И хоть я помираю от любопытства — по чести сказать, рад, что я сейчас не там!

— Что чувствуешь? — уловив мгновение затишья, спросил Курт, наклонившись к ведьме. — Что там происходит сейчас?

Ответа он услышать не успел, как и не успел понять, а собиралась ли Нессель отвечать вообще — далекий визг как-то разом и внезапно оборвался, земля снова содрогнулась, точно в конвульсиях, каменное крыльцо под ногами заскрипело и пошло мелкими трещинами, и возникшую вновь тишину разорвал оглушительный, истошный вой, который Курт даже не нашел с чем сравнить — не было в человеческом мире звуков, даже отдаленно близких…

Они взметнулись в небо разом, вместе — гигантское нечто, похожее на мясистого, распухшего огородного слизня, покрытого множеством человеческих глаз, и огненный змей, тот самый, что возник над собором в самом начале этого безумия… Нет. Не тот. Он был таким же — и другим, хотя в чем разница, сказать, выразить словами было невозможно, это просто ощущалось каждым нервом, осознавалось и постигалось чем-то надразумным, какой-то невидимой, непостижимой частью души или, быть может, памяти, оставшейся в человеке от двух его далеких предков, некогда лицезревших эти Господни создания въяве…

Отец Людвиг тонко пискнул, осевши на крыльцо, и остался сидеть на потрескавшемся камне, скорчившись, словно от удара, зажав ладонями уши и зажмурившись. Нессель застыла, как статуя, не отводя взгляда от завязавшейся в небесах битвы, Ван Ален снова громко ругнулся; в голосе охотника смешались вместе страх, растерянность и какой-то детский, мальчишеский восторг, словно это не истребитель тварей наблюдал за битвой двух Ангелов, а подросток, прорвавшийся на турнире в первые ряды зрителей, следил за сшибкой рыцарей на ристалище.

И так же, как то бывало на турнирах, все закончилось в какие-то мгновения — мерзкая туша твари взорвалась грязными ошметками, разлетевшимися во все стороны в облаке темных брызг, небо озарила вспышка — яркая, ослепительная, будто дюжина солнц вдруг вспыхнула разом — и все исчезло. Тишина, теперь уже нерушимая, незыблемая, глубокая, накрыла город плотно, густо и так внезапно, что Курту показалось на миг, будто он оглох, и лишь спустя несколько мгновений услышались шум крови в ушах, тихий скулеж святого отца, все так же сидящего на крыльце, сорванное, хриплое дыхание Нессель…

— Что… — оторопело проговорил Ван Ален во всеобщем безмолвии, и в голосе его все так же слышались нотки того самого мальчишки, но уже не восторженного, а обиженного, обманутого в самых лучших ожиданиях. — Что, и всё?!

— А ты рассчитывал на часовой поединок? — отозвался Курт, всеми силами пытаясь говорить ровно, подчеркнуто равнодушно, будто наблюдение за схваткой двух потусторонних сущностей входило в его ежедневные обязанности и уже успело наскучить.