Всеволод Буйтуров - Слезы Невидимых. Золотой Разброс.

Открыл им Земной Дух пути Горючих Слёз Земных. Подвёл к самому Родительскому Дому Горючую Тропу. Родители (сильны были в волшебстве) совместным Небесным камланием обратили Твердый металл в жидкость. Младший Родитель Солнце теперь должен был могучим лучом своим всколыхнуть огромное золотое озеро, образовавшееся под Родительским Домом, и направить его течение на Горючую Тропу.

Направить-то направил, да всё-таки погорячился. Почти правильно всё сделал, только слишком сильный луч соорудил. Вот Слёзы и пронеслись мимо недр, приготовленных Духом Земли. Попали Слёзы в полый Могучий Утёс да в пустоту бездонную, что из Утёса вела глубоко под речное дно.

Возмутились воды. Отяжелели ранее лёгкие волны. Беспокойно стало в Реке. Речной Дед вознегодовал и ожесточился душою к Духу Земли: «Совсем Старик из ума выжил. Удумал водную стихию возмутить и Народ Речной смутить да из его, Речного Деда, повиновения вывести!».

И точно: Водяные и Девы Водные, Русалками прозванные, тотчас начали творить произвол, и мало что Деда за бороду не таскали. Усмирил, как мог своих подданных Дух Могучей Реки. А Духу Земли молвил: «Злое дело ты, Родич, содеял. Я в твоих владениях не самоуправствовал. Жили как добрые соседи. Почто же ты спокойствие вод моих смутил? Зачем такое обилие злата в Утёс да под дно речное направил?

Спору нет — под дном речным твои Земные Недра лежат. И Слёз Горючих целое море. Но был бы добрым Родичем, не стал бы под моими владениями столько Слёз Небесных и Слёз Земных соединять. Иных мест в Земле твоей предостаточно!».

Дух Леса тоже в обиде, что вблизи его владений Слёзы Земные с Небесными соединились: «Нет теперь порядка в Вольной Тайге! И мой Лесной Народ в непослушании пребывает. Лешие да Древесные Девы чудят и вольничают. Не было прежде такого беззакония! С Водой союз Небесным Слезам полезен, а не с Горючими Слезами! Хорошо хоть, в наших краях Чёрный Горючий Камень не водится, а только Бурый Уголь да торф. Совсем пропали б!»

Дух Земли рад бы оправдаться, только не верят ему Водный Дед с Лесным. А хуже всего — сам знает Земной, что нельзя надолго соединять эти два вида Слёз. Бедам великим быть в грядущие времена.

Худо-бедно помирился с Лесным Духом (у него беспорядков меньше было, и скоро он их почти прекратил). Водный Дед на мировую не пошёл.

Так и жили.

ИИВЖН

На полу кабинета снова видны были следы мокрых перепончатых лап. Еле уловимый запах городской канализации и три помятых цветка на столе перед монитором служили визитной карточкой.

«Опять Пончик чувства демонстрирует», ‑ подумала Лилия. — «Хорошо, что этот наследственный канализационный дайвер не понимает, куда забирается. Не то пришлось бы службу безопасности подключать!».

«Лилия Эльрудовна! Зайди, пожалуйста, ко мне!». — В голосе Главного чувствовалось раздражение. Впрочем, небольшое.

— Вызывали, Лев Николаевич? — с наигранной беспечностью спросила Лилия.

— Заходи, заходи, радость ты наша водоплавающая! Думаешь, зря охрана деньги получает?

— А что случилось?

— Сама не догадываешься?

— Никак нет, Ваше Сиятельство!

— Брось эту фамильярность! Знаю, что за глаза Графом зовёте. Но всему предел есть! Зачем этого озёрного юродивого к институту приваживаешь?

— Ну что вы, Лев Николаевич! Не виноватая я! Он сам пришёл!

— Ладно бы один раз, а тут система! Как ты в Озере поплаваешь, так у нас «канальей» на весь институт разит!

— Сам приходит! Надоел уже.

— Так запрети!

— Пробовала. И потом…

— Ну-ну…

— Папа с мамой его, говорят, много чего видели, когда Озеро осушали. Им подо всем городом поплавать довелось. Могут быть интересные ниточки.

— Так на то и ниточки, чтобы за них дёргать! А ты только воду мутишь да бедному лягушонку мозги пудришь.

— То-то и беда. Я б давно с его родителями побеседовала. Только как говорят: седина в бороду, и не знаю кто у Водяных, в ребро. Пончик с нежностями, а папка меня, бедную беззащитную девушку, все за попу ущипнуть норовит!

— Прояви дипломатию! И от попы твоей драгоценной не убудет. Не девочка! Который уже век живёшь. Или забыла при девичьей памяти?

— Натерпелась я за свою долгую жизнь от вас мужиков! А сами-то помните, как в Верхнеудинске с ума сходили?

— Нет теперь Верхнеудинска! А в Улан-Удэ в прошлом году в командировке был, так, будто только вчера не Граф, а я с мадемуазель расстался. Тоска взяла…

— Лёвушка! Не надо жить прошлым! — каким-то новым, с интимной хрипотцой голосом произнесла Лилия. — Помнишь, я тебе про будущее, про Париж у камина говорила?

Глаза Льва Николаевича стали вдруг грустными-грустными.

— Иди уже, Лилия Эльрудовна. И подумай, как Озёрный Люд к нашему делу пристегнуть. Соорудила девицу себе на потеху, да для пригляду за графом Брюхановым, а теперь честный учёный, бюджетник, между прочим, обречён на вековую печаль по прошедшей любви. А за что не понятно. Кто мне этот граф Брюханов? Только по твоим рассказам знаком.

— Сам знаешь, первый опыт у меня был. Вместе радовались, что за любвеобильным Графом француженка будет приглядывать.

— А кто тебя просил такую козу взбалмошную соорудить? Или сама такая, и её по своему подобию точно состряпала?

— Почему непременно надо меня, бедную, обижать? Говорю же: впервые вместо себя «маячок» в своём образе оставила! Сомолично никак в этой дыре прозябать не могла. Дела поважнее были. Опыта не было. Вот и не отфильтровала из головки Лилиан свои знания про другие времена. У меня-то всё по полочкам в мозгах разложено, а у этой чокнутой в голове салат под названием винегрет получился.

— А шампанское?

— Тут понятно всё. Сам знаешь, утешалась я алкоголем, когда при полку состояла. Вот и к «кукле» перешло.

— Всё-то тебе понятно да ясно. Одна у нас такая — самая умная.

— Так и воистину одна. Кто, кроме меня, из Племени всё как есть помнит и по временам в полном сознании путешествует? Правильно. Никто. А я даже на том свете побывать успела. Недолго правда, пока Сила от Слёз не всколыхнулась.

У Базуки

Дух Могучей Реки, удобно расположившись в гостиной Базукинова особняка, с шумом прихлёбывал из расписного блюдца чай и увлечённо хрустел кусочками сахара.

— Куда в тебя, Дед, лезет! И так всю жизнь в воде да под водой сидишь, а тут второй самовар приканчиваешь!

— Больно распоясался, Алексей! Уже просто Дедом кличешь. Ладно, я не сержусь. Вроде как товарищи теперь мы стали. Хотя и чудно это.

— Ты не обижайся. Мне чаю не жалко. И уважаю я тебя. А Дедом зову, чтобы покороче.