Аделаида Фортель - Вася-василиск

— Ага, поняла, — согласилась с доводами Матвеевна и переключилась на кандидата номер два. — Николай, нам бы дровишек на вечер, а? Баньку бы затопили, попарились.

— Кому надо, тот на дворе помоется. Нам лишний раз светиться ни к чему.

— А давай, бабушка, я поколю! — откликнулся Миша. — Разомнусь. Сто лет дровишки не колол!..

— Да нет, Мишенька, не надо. Прав ваш главный, ни к чему лишний раз светиться.

— Да кто меня тут знает! Скажешь, племянник из города погостить приехал. Можно, Коль?

Николай равнодушно пожал плечами — делайте, что хотите.

— Супер! — обрадовался Миша. — Пойдем, хозяйка, топор мне дашь. А дрова у тебя какие? Березовые или сосновые?

— Разные, Мишенька, разные. Что найдем, то и колем. Вася, ты дома посиди.

— Да ладно, пускай тоже идет, — Миша, золотое сердце, готов был всех облагодетельствовать. — Прогуляется. Ты за свою птицу не волнуйся, я аккуратно работать буду, ничего с ней не случится.

— Да чего ему станется, — махнула Матвеевна, и про себя подумала: «С тобой бы беды не вышло». — Ой, что-то я топора не вижу. Всегда тут лежал. Куда засунула, не помню. Голова стала совсем дырявая. Как чего приберу — месяц ищу. Ну, бог-то с ним, потом найдется. Пойдем, сынок, чайку попьем…

— Так вот же топор! — Мишина наблюдательность свела на нет последнюю уловку. — Под крышей сарая воткнут.

— А… Ну, воткнут, так воткнут. Вася, пошли хоть ты. Я тебя булочкой покормлю.

Вася издевательски глянул и с места не тронулся. Стоял в сторонке и Пришлось и Матвеевне сесть на крылечко.

Глава 14,

в которой неуемная Анна Матвеевна напрашивается на неприятности, Вася лезет на рожон, а вместе они вносят в стан врага смятении и раздробленность

Так до обеда и просидела, глядя, как пугливо вжимаются под стены сарая тени, стремясь уползти от солнечных лучей. Мысли в голове плескались сами собой, то уплывая в прошлое, то возвращаясь назад, и вдруг вынесли, как выкатывают на берег волны пустую ракушку, простое и четкое решение. Такое простое, что она в волнении поднялась. И чем яснее выстраивался в голове дальнейший план, тем нестерпимее было бездействие. Надо было чем-то себя занять. Срочно, пока зуд не выбил разум из своих пазов, как выбивает сильный удар из суставов кости. Она пометалась по двору, помахала метлой, поднимая тучу пыли, зачем-то полезла снимать с забора противокуриные заграждения, подумала, что было бы хорошо снести к черту пустующий курятник и, испугавшись этих глобальных планов, решила унять руки менее разрушительным делом — пошла готовить обед. Вася, проголодавшись и устав смотреть, как другие работают, первым юркнул в дом и, скользя когтями по половым доскам, понесся к своим мискам, в спешке зацепив чешуйчатым боком Ряженку по голой лодыжке. Ряженка охнул — на лодыжке расплывалась свежая царапина, словно бритвами полоснули — и ловко пнул Васю под зад. Вася в ответ подскочил и молниеносно ткнул клювом в беззащитную зэковскую коленку.

— Ах ты сука! — зарычал Ряженка, опрокидываясь от внезапной боли на скамейку, схватил со стола нож. — Убью!

Вася ощерился, вздыбил на загривке стальные перья, расправил крылья и яростно зашипел, выбивая на полу хвостом злую дробь. Матвеевна коротко ахнула: вот невезуха! Дернуло же этого дурака по дому голышом разгуливать! Статуя в семейных трусах — только баб смешить да ворон пугать. Но тут уже ничего не исправить — Ряженка, ухватив нож в кулак, бросился на Васю. Матвеевна зажмурилась. На внутренней стороне век отпечаталось наваждение — оборотень с оскаленной собачей пастью и щетинистой кожей, туго натянутой на скулы и прибитой к черепу черной дырой уха. Грохот сотряс пол. Матвеевна в ужасе зажала руками уши и, не разлепляя веки, увидела, как падает, продавливая доски, скорченный в бешеной агонии камень. Мимо, тяжело топая, пробежал Миша, зазвенели опрокинутые кастрюли, сдавленно матюгнулся Николай, и завыл, захлебываясь бессильной ненавистью, Ряженка. Матвеевна удивленно открыла глаза. Тяжелый дубовый стол лежал на боку, как околевшая лошадь. На полу валялась рассыпанная солонка, разбитая банка с изломанным цветком и крутилась, звеня, крышка от сковороды. Миша всем телом прижимал Ряженку щекой к доскам и ловко отпихивал ногами жаждущего крови Васю:

— Брысь! Брысь пошел!

А Николай заламывал Ряженке руку, выкручивая из пальцев нож.

— Пусти! Пусти, сука! Всех порежу! — стонал Ряженка и сучил обклеванными в кровь ногами.

— Как бы сам не порезался, — Николай наконец выдрал нож и, коротко замахнувшись, стукнул рукояткой Ряженку в затылок. Ряженка ткнулся носом в пол и обмяк. Миша сграбастал в охапку сопротивляющегося Васю.

— Все, кажется, разняли. Один, по крайней мере, точно успокоился.

— Надолго ли, — усмехнулся Николай. — Давай-ка мы его в погребе пока подержим, пусть остынет. Мать, у тебя веревка найдется? Тащи сюда.

Ряженка бился в погребе до ночи. Весь день выл, не замолкая ни на минуту, и катался по земле, извиваясь связанным телом, как уж на сковородке. А неудовлетворенный Вася в унисон ему клокотал от злости. Сидел на двери погреба, нетерпеливо ожидая, когда же ее наконец откроют, и можно будет поквитаться с обидчиком.

— Надо же, до чего птица злопамятная, — удивился Миша. — Не петух, а сицилийский мафиози. Коль, что мы с ними делать будем?

— Ничего. Сами успокоятся.

— Я своего петуха знаю, — встряла Матвеевна. — Он не успокоится.

— Значит, пойдет на суп, — спокойно ответил Николай.

— А не жирно ли тебе будет — из моего петуха суп! — вспылила Матвеевна. Запертый Ряженка придавал ей смелости. Она подбоченилась и поперла на бывшего Лосося грудью, яростно размахивая поварешкой. — Ввалились в мой дом, жрете, пьете и спите на моей кровати, так еще и всю скотину перерезать собрались! Интервенты!..

— Уймись, бабка! — прорычал Николай.

Но Матвеевна, ослепленная присущим каждой твари женского пола инстинктом охранения родного гнезда, не заметила не только растерянного отчаяния, с которым он вдруг огляделся по сторонам, но и не различила в его голосе начинающего клокотать неукротимого бешенства, а потому, взбираясь по собственному страху, как по отвесной стене, взбивая крик в визг, продолжала:

— Фашисты! Вы! Все! Да таких, как вы, мой отец под откос пускал эшелонами!..

— Замолкни!

— А ты меня сам заткни! Сам! Что? Топор тебе принести? Чтобы всё по-вашему, по-привычному…

— Замолчи, старая дура! — он сгреб Матвеевну за грудки и прохрипел, брызжа в лицо. — Замолчи! Не буди зверя, пока спит! Я уже одну такую речистую до смерти уходил. Думаешь, второй раз не смогу?