Алла Белолипецкая - Орден Сталина

Ознакомительный фрагмент

«П-5» с открытой кабиной – единственный уцелевший из трех самолетов, менее часа назад поднявшихся в воздух, – стал заходить на посадку лишь тогда, когда от «Горького» не осталось ничего, кроме дымящихся фрагментов. Пожарные машины и кареты «Скорой помощи» съезжались со всех концов Москвы к поселку Сокол, а на трибунах Центрального аэродрома почти не осталось зрителей. Кто-то, взяв пример со Скрябина и его спутников, помчался к месту падения агитатора; кто-то потерянно брел к выходу; кто-то рвался звонить по телефону, а кое-кто посматривал с опаской в сторону темного автомобиля, только что въехавшего на территорию аэродрома.

Автомобиль этот прибыл сюда чрезвычайно быстро, но удивляться этому не приходилось: Григорий Ильич позвонил куда надо еще до того, как в небе произошло столкновение. Люди, которые повыпрыгивали из машины на летное поле, проявили к операторскому «П-5» подлинный, самый неподдельный интерес. Едва маленький самолетик приземлился на бывшем Ходынском поле, они, рискуя лишиться своих форменных головных уборов, побежали к нему. И комиссар госбезопасности Семенов бежал впереди всех.

3

Рядом с троллейбусным кругом обильно произрастали сосны и, если бы «Горький» не загорелся в воздухе, то, как знать: может, они и смягчили бы отчасти его падение?.. Теперь же, когда Николай Скрябин и прочие зрители авиашоу добрались сюда, им оставалось только созерцать погребальный костер, на котором сгорели около полусотни человек. Фрагменты их тел, которые разбросало при ударе самолета о землю, походили теперь на перепачканные дегтем поленья.

Сколько времени люди, прибежавшие с аэродрома, взирали на всё это – они и сами не знали. И Коля впоследствии не мог вспомнить, когда именно (через пять минут? через пятнадцать?) внутри его головы начала вдруг растекаться темная, как чугунная печь, волна. Окружающий мир стал пропадать куда-то, проваливаться в беззвучную черноту. Николай пошарил вокруг себя рукой, но ощутил только осклизлый жар. Попытался глотнуть воздуху – и к нему в легкие ничего не попало. С абсолютной ясностью Коля понял, что происходит: он тонет в ванне, которую наполнили нестерпимо горячей водой. И кто-то стонет и бьется рядом с ним в этой почти кипящей воде.

Чем бы всё закончилось – бог знает, но тут рука юноши натолкнулась на ребристый ствол сосны, и он привалился к нему: сначала – боком, а потом, повернувшись на четверть оборота – спиной. Окружающее пространство стало постепенно насыщаться воздухом, и Скрябин, издавая горлом диковинные звуки, начал втягивать его в себя.

Миша, стоявший всего в полушаге от своего друга, ничего этого не замечал; он смотрел вперед – туда, где посреди сосновой рощицы догорали куски того, что час назад было лучшим в мире авиалайнером. Но даже не само зрелище более всего ужасало Михаила. Хуже всего был запах, плававший в воздухе: майский ветерок разносил по всему поселку Сокол вонь горелого мяса. Спасать здесь было некого. Если только это не…

– Смотри, смотри!.. – воскликнул Миша, указал куда-то рукой и повернулся к своему другу.

Только тут он увидел, что с Николаем не всё ладно: тот стоял, прислонившись к сосне, с низко склоненной головой и – что более всего поразило его друга – с закрытыми глазами.

– Как же я не подумал… – произнес Скрябин голосом совершенно чужим: глухим и как будто шелестящим; Михаила он явно не слышал.

– Колька, ты дымом надышался, что ли? – Кедров потряс его за плечо. – Очнись! Мне кажется, я видел… Дай-ка мне твой бинокль!

– Мишка? – Николай разлепил, наконец, веки, и его друг удивился во второй раз: Колины глаза показались ему не зелеными, а бледно-серыми, тусклыми, как древние монеты. – Ты что-то сказал?..

– Да что это с тобой! – Миша не на шутку разозлился (испугался – таким он своего друга никогда не видел; но даже самому себе он в этом испуге признаваться не хотел). – Мне бинокль нужен! Там, похоже, живой человек – на дереве!..

– Что? – Глаза Скрябина обрели выражение, схожее с осмысленным. – Человек? Где?

– Вон там! – Миша указал на одну из уцелевших сосен в дальнем от них конце рощицы, где никаких самолетных обломков не было, а потому ни пожарные, ни милиционеры, прибывшие на место крушения, туда не направились. – Мне кажется, это ребенок – он только что шевелился! Да вот же – теперь снова! Дай бинокль!

Коля собрался передать бинокль: взялся уже за него, чтобы снять ремешок с шеи. Но, когда оптический прибор оказался возле его лица, не выдержал: сам поднес его к глазам и направил в сторону высоченной сосны, вздымавшейся над проводами троллейбусного круга.

В развилке одной из верхних сосновых лап Коля увидел белое полукруглое пятно, идентифицировал его как детскую панамку и только после этого разглядел девочку – она висела, зацепившись платьем за ветку, и пока была жива. Жива – потому что слегка шевелилась, пока – по этой же причине: ветка сотрясалась под ней, роняла иглы и явно готовилась сбросить с себя слишком беспокойную ношу.

– О, господи! – прошептал Николай. – Это же она!..

– Кто? – не понял Миша.

– Та девочка с аэродрома…

И это действительно была Танечка – выброшенная отцом из самолета в точно рассчитанный миг: когда корпус «Горького» разломился на две части.

Носовая часть гиганта уже вонзалась в землю, и пламя охватило ноги и спину Таниного отца, а он всё еще пытался разглядеть, где именно приземлилась его дочь. К счастью, он так и не понял, что девочка очутилась на высоте двадцати с лишним метров над землей, и что от падения ее отделяла лишь полоска хлопчатобумажной материи, из которой пошито было ее летнее платьице. Сотрудник ЦАГИ сгорел раньше, чем Николай и Миша добрались до троллейбусного круга, и не увидел того, что с Таней случилось.

Не ветка подломилась под ней, нет: ткань платья начала рваться, и девочка, даже не попытавшись ухватиться за игольчатые сосновые лапы, устремилась вниз.

В тот же миг Скрябин отвел бинокль от глаз.

4

Анна вспомнила про листок бумаги, торчавший из ее сумочки, лишь тогда, когда шасси «П-5» коснулось взлетно-посадочной полосы. Впрочем, вспомнила – не совсем верное слово. Ей не удалось бы, пожалуй, вспомнить, какое было в тот день число, день недели или даже год; перед ее мысленным взором вновь и вновь отламывалось крыло «Горького», в десятый раз подряд пикирующий самолет переворачивался на спину, и бесконечно повторялся удар исполина о землю. Но когда женщина взяла сумочку в руки, то увидела торчащий белый уголок. И только тут на память ей пришло: она же собиралась посмотреть, что это такое!