Елизавета Абаринова-Кожухова - Надежда

Совсем не то было здесь, в Кислоярске «потустороннем», как Василий продолжал его звать, хотя уже не совсем был уверен в точности такого обозначения.

Переулок не прерывался у проходной, которой здесь и не было, а продолжался дальше, через бывший завод. Да и безымянным он больше не был — сердце Василия на миг дрогнуло, когда он прочел название: «Улица Сорочья».

Территория бывшего завода разительно отличалась от того, что мог видеть Василий в «своем» Кислоярске. В ярких, праздничных зданиях трудно было узнать те мрачноватые серые корпуса, где люди, высшее творение природы, производили орудия для уничтожения себе подобных. Теперь здесь размещались мастерские, гостинницы, кафе, а кое-где и обычные жилые дома. Ну и, разумеется, все свободное пространство занимали деревья, цветочные клумбы и зеленые лужайки.

— А там, — Солнышко махнул рукой куда-то в сторону, — даже вишневый сад посадили. Ты бы поглядел, как он хорош весной, в цвету!..

И вдруг Василий затормозил, как вкопанный: на месте прежнего технического водоема возвышалась церквушка, полностью повторявшая ту, где служил отец Александр, даже ограда была точно такая же, разве что более новая и не покосившаяся. Конечно, это могло быть и совпадением — мало ли на свете похожих церквей — но стояла она не просто где-то, а на Сорочьей улице. Хотя в Царь-Городе Сорочья улица находилась в совсем другой стороне.

Не добавила ясности и памятная доска, вделанная в ограду: «Храм Всех Святых на Сороках. Восстановлен стараниями Кислоярской общественности в 1997–2001 годах». Далее следовал список юридических и физических лиц, коим общественность выражала особую благодарность за содействие, и первым номером значился председатель горисполкома Александр Петрович Разбойников. Даже после всех сюрпризов Василий был потрясен до глубин души — представить себе пламенного коммуниста и борца с религиозным мракобесием товарища Разбойникова восстанавливающим опиомокурильню для народа он никак не мог.

— Васька, что ты там копаешься? — раздался чуть не над ухом голос Солнышка. — А-а, вот оно что. А я и не знал, что ты памятниками интересуешься. Красивая церковка, что есть, того не отнимешь. Ну, поехали?

— Поехали, — согласился Дубов, берясь за руль. — Только давай не так быстро. Поговорить надо.

— Ну, поговорим, раз надо. Ты можешь ехать с одной рукой?

В этом Вася уверен не был, но на всякий случай кивнул.

Солнышко прямо на ходу протянул ему руку:

— Держи.

Ехать подобным «катамаранным» способом оказалось очень удобно — во всяком случае, Василий чувствовал себя более надежно, чем наедине с «железным другом». Конечно, на улицах «нашего» Кислоярска таким образом передвигаться было бы весьма затруднительно, но здесь это ни у кого не вызывало никаких помех.

— На доске написано «восстановлен», — приступил к расспросам Дубов. — Это значит, что когда-то раньше такой храм уже там стоял?

— Без понятия, — забыв, где находится, Солнышко развел руками и едва сам не свалился, так что уже Васе пришлось его подстраховывать. — То есть я в это дело как-то не особо въезжал, но можно уточнить. Может быть, когда-то раньше там действительно стояла церковь. Потом, когда строили завод, то ее снесли, а теперь восстановили. Я и сам просился расписывать внутренние стены, да мне сказали, что моя манера, видите ли, не подходит. Единственное, что доверили — так это ограду красить, да и то следили, чтобы без художественной самодеятельности.

Вспомнив расписанную Солнышком «Норбу Александровну», Василий в глубине души согласился с таким решением, хотя вслух, конечно, высказывать этого не стал.

— Ну а само здание и внутреннее убранство — их тоже восстановили, как раньше было, или как-то иначе? — продолжал допытываться Дубов. — Понимаешь, где-то, не помню где, я уже видел что-то очень похожее, поэтому мне важно знать.

Солнышко на миг задумался:

— Точно не уверен, но, по-моему, чертежи и рисунки наш учитель откуда-то откопал. Да если тебя это так волнует, то у него у самого и спросим.

— Да, конечно, — рассеянно кивнул Дубов. И подумал (разумеется, вслух): — Выходит, что Храм Всех Святых на Сороках восстановлен в Кислоярске еще до того, как был разрушен в Царь-Городе…

— О чем ты? — не расслышал Солнышко. — Вась, ты лучше кругом-то погляди — лепота какая!

Василий осмотрелся:

— Уж не Елизаветинская ли?

В привычном Дубову Кислоярске эта часть Елизаветинской улицы выглядела весьма непритязательно, особенно с конца восьмидесятых годов, когда, согласно плану благоустройства города, были снесены многочисленные деревянные хибарки, а на их месте выросла дюжина бетонных «коробок». Уцелели всего лишь несколько таких избушек, да и то потому что активистам из общества защиты памятников удалось доказать, что в одной из них проездом в сибирскую ссылку якобы останавливался пламенный революционер товарищ Камо, в другой предположительно родился видный партийный деятель товарищ Кленовский, а в третьей во времена оные нелегально собирались местные социал-демократы и штудировали «Капитал».

Василий хорошо помнил, как к нему, в то время младшему инструктору горкома комсомола, прибежала историк Хелена, будущая баронесса фон Ачкасофф, с мольбой — не дайте товарищу Разбойникову снести дом купца Кочерыжкина, памятник русского деревянного барокко начала 19-го века. Василий как мог успокоил кандидата исторических наук, напоил чаем, и когда гостья изложила суть дела, ответил: «Товарищ Хелена, если хотите спасти этот дом, то забудьте про барокко, а уж тем более про купца Кочерыжкина — Александру Петровичу все это хуже красной тряпки. Давайте придумаем что-нибудь более для него понятное».

Тогда-то совместными усилиями Дубова и Хелены родились легенды о товарище Камо, о подпольных марксистах и даже о декабристе князе Волконском, будто бы отбывавшем часть ссылки в Кислоярских краях. В какой мере эти сведения соответствовали истине, сказать трудно, однако несколько старинных домов от сноса избавить удалось, и теперь они неприкаянно торчали среди железобетонного уродства напоминанием, что когда-то Кислоярск был городом со своим лицом, своей архитектурой и своей неповторимой историей.

А здесь, в «потустороннем» Кислоярске, и дом купца Кочерыжкина, и все остальные, снесенные и уцелевшие, не только украшали собой Елизаветинскую улицу, но и как бы обрели вторую молодость: стены были выкрашены в яркие, сочные цвета, крыши увенчаны коньками и даже флюгерами, а перед окнами зеленели палисаднички.

— Красиво ведь, правда? — безумолчно говорил Солнышко. — А внутри — просто сказка! Вон в том синеньком особняке теперь выставочный зал, а мы с тобой как-нибудь зайдем в соседний дом, посмотришь, как люди живут.