Сергей Дорош - Светлая сторона Луны (трилогия)

— Но Тьма дает силу, и дает сразу, без всяких условий. Благодаря ей я сумел расправиться с Конклавом, с бессмертными. А мой отец, чтобы хотя бы попробовать сразиться с одним херувимом, должен был истязать себя. И ваш Свет ему не помог.

— Тьма дала тебе силу. — Он прищурился. — Этот топор?

Я кивнул.

— Ты уже без него не можешь. Так кто победил Конклав — ты или топор? Человек или вещь? И что ты будешь делать, когда эту вещь у тебя отберут?

— Твоя шпага тоже непроста.

— Да, но она лишь усиливает мои умения. Я могу обходиться и без нее. В любой битве победу делал я, а не моя шпага. А твой топор поднял тебя на новую вершину, дал новые способности, которых ты лишишься, когда его у тебя отнимут. Это — сила? Заметь, я даже не предлагал посчитать, чем закончились все столкновения наших армий и какое было соотношение войск в начале и потерь в конце.

— Значит, разница между Тьмой и Светом невелика. Говорим мы о разном, но делаем одно и то же.

— И Свет и Тьму по-настоящему могут воспринять только те, кого вы называете дайх, и Свет и Тьма предполагают самодисциплину, иначе далеко не уйдешь. И Свет и Тьма способны как на зло, так и на добро. У нас только разные цели. Свет требует отвергнуть себя ради других, а Тьма — принести других в жертву себе. Сколько таких жертв ты уже принес? Надолго ли их хватит в дальнейшем? Старых бессмертных отдали тебе в руки, подарив этот топор. Не боишься, что и тебя отдадут кому-нибудь, как и их? Если будешь плохо служить хозяину, давшему тебе силу.

Я понимал: то, что мы обговорили, — лишь верхушка айсберга. Мудрецы спорят годами, да так ничего и не выспорили. Нам ли ставить в этом споре точку? Но у меня возникло знакомое чувство. Вот мы и получаса не говорим, а мне вспоминается Гаэлтан. Сейчас я был почти согласен с Луи.

Где-то на середине разговора я встал, начал расхаживать по комнате. Разные мысли лезли в голову. Но незаметно я подходил к своему гостю все ближе и ближе. А когда оказался рядом, вдруг остановился и сказал:

— Твоя дочь дала слово не пытаться уйти. Я вижу лишь один способ забрать ее — убить меня. Но я не хочу с тобой драться.

— Это правда, Аркадия?

Луи посмотрел на свою дочь. Вот так я и узнал ее имя.

— Да, отец. Так надо, — ответила она.

— Твое решение, — недовольно нахмурился мой гость. Он встал, спрятал оружие в ножны.

Сейчас я готов поклясться чем угодно, что не хотел его убивать. Не хотел, потому что это расстроило бы Аркадию. Не хотел, потому что и сам Луи мне понравился. Не хотел, потому что я уже убил одного человека, не разобравшись в том, что он пытался до меня донести. На сей раз я хотел принять взвешенное решение, обдумать его слова, вспомнить слова Гаэлтана, хотел принять решение сам. Но топор вдруг взметнулся и ударил безоружного Луи в голову…

Его Предвиденье не сработало. А значит, я действительно не собирался этого делать. За миг до того, как сталь и плоть соприкоснулись, между нами прямо из воздуха возникла фигура в черных одеждах с капюшоном. Глаза, пылающие Светом, заглянули мне прямо в душу. Левая рука отбила мое оружие, правая ударила в грудь раскрытой ладонью. Я отлетел к окну. Луи презрительно улыбнулся и исчез. А я не смотрел на него — я следил за тем, как вновь тает непрошеный заступник, дух из Мира Видений, тот, кого я сперва считал слугой Конклава, а потом — своим проводником. Он не был ни тем ни другим. Хансер! Теперь я узнал его.

«…Белый-белый, черный-черный, мертвый-мертвый, бессмертный-бессмертный, отрекшийся — отверженный, идет впереди, то гонит, то ведет, то бьет больно, ломает, а убить-то не может…» — так говорил Безумный Кузнец. Теперь и эти его слова нашли свое место.

— Я не хотел, Аркадия, — пробормотал я. — У меня и в мыслях не было убивать твоего отца.

— Я знаю, — тяжело вздохнула она. — Иначе дух не смог бы тебя ударить. Обычно он лишь защищает.

— Кто это? — спросил я, но она в ответ лишь печально улыбнулась, словно ведомо ей что-то, о чем мне узнать еще рано, и очень жалела, что не могла сказать.

Что случилось? Эти мысли владели мною, когда шел я на собранный мною же совет. Как получилось, что я ударил, не желая того? Может быть, я действительно превращаюсь в раба? Мне нравился топор, который так хорошо убивает, но мне не нравится, если он делает это по своей воле. Сначала я вообще хотел оставить его, но тут же в душе родилось какое-то беспокойство. Нет, время этого оружия еще не прошло. Просто теперь я должен лучше контролировать себя. Может быть, это происки бессмертных из Воинства Небесного? Я ведь не знаю всех их возможностей. Хотят заставить меня отказаться от единственного опасного для них оружия. И этот дух, кто он? Вопросы, вопросы — и ни одного ответа. Я восстановил в памяти весь день. Кот. Я убил его или мой топор? Я. Если бы Кот продолжал говорить, вражды с Хантером мне бы не миновать. Только мое оружие само прочло мои желания и исполнило их. Значит, прав Луи. Не моя сила, не моя слава в поражении Конклава, виной — магическое оружие. Непонятный артефакт. И все это понимают. Мой отец действовал сам. В своем самом славном бою он отказался даже от сабель, пошел с простыми ножами. Да и были те сабли работы простого сокрушающего врагов. Да, лучше обычных, но не дающие никаких новых возможностей. Значит, все, чего достиг я, — прах. Так и не удалось превзойти мне славой Хансера. Людская молва жестока. Даже все мои решения, которые вели к победам, припишут советам извне. Молва наделит топор разумом, а меня сделает лишь его оружием.

Я остановился. А что, собственно, есть молва? Слухи. Пересказы. Уничтожь тех, кто будет распускать слухи, — молва стихнет сама собой. После победы над бессмертными я напишу новую историю. А тех, кто не будет согласен с ней… Убить стольких? А какая разница? Трупом больше, трупом меньше.

Наверно, уже стало традицией, что на советы я являюсь последним. Хотя, насколько знаю, все верховные правители поступали так. От братства были все те же, пятеро в одном лице. Как всегда, Хантер будет говорить, остальные подгавкивать. А вот моя сторона каждый раз собирается в новом составе. Мустариб. Глазки бегают, чувствует себя неуверенно. Может быть, действительно за парочкой заговоров он стоит? Напрямую мне навредить клятва помешает, но ведь в клятве ничего не говорилось о порочащих слухах, о бунтарских мыслях, которые можно произнести в виде отвлеченных рассуждений. А может быть, и чист он передо мной. Просто нервничает, потому что в первый раз здесь. Хорен, наоборот, спокоен. На губах блуждает полуулыбка. Видно, настроение конкурента радует всадника. Аскель расстелил на столе карту, что-то помечает на ней, бормочет про себя с хмурым видом. Магнус — единственный, кто занял место не за длинным столом, а в уголке. Сидит, на первый взгляд дремлет, но я-то знаю, что на самом деле познавший таинства наблюдает за всеми. Потом он сделает нужные выводы и даст несколько дельных советов.