Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

Так, полушутя, меня впервые в жизни сделали старшим на корабле «Прекрасная Флора» и, также впервые, я увидел Тихий Океан. Чудо из чудес, но на протяжении всего долгого по нему плавания он и впрямь был покоен. Штормило несильно, ветер был ровный и попутный — благословение Божье! В свободное время я учил языки Динана: все три наречия сразу, благо различия были невелики. В моем распоряжении оказались два-три томика местных стихов, довольно недурных, Библия на «эдинском» с параллельным переводом на английский, сделанным при дворе короля Якова, и судовой журнал, который велся на жуткой смеси моего родного наречия со всеми тремя динанскими диалектами: горным (лэнским), лесным (эркским), и степным (тем самым вышеупомянутым эдинским). Да и любой палубный матрос болтал на тамошних наречиях куда бойчее и охотней, чем на языке отцов и дедов.

Похоже, я и их акцент перенял, весь им пропитался. Вулф, посетив мой корабль, удивленно приподнял бровь, когда я обратился к нему по-английски с теми картинно преувеличенными интонациями, что характерны для местных горцев.

Так, без приключений, мы приплыли в город Дивэйн, где разгрузились (я впервые увидел содержимое трюмов: шведская сталь в пластинах, глыбы серы, кристаллы селитры и длинные ящики, в которых, купаясь в густом масле, лежали тусклыми рыбами стволы для мушкетов и аркебуз), а также потеряли половину команды, как местной, так и привозной. Не скажу, чтобы эта северная столица показалась мне такой уж манящей. Матросские притоны потусклей и еще грязней, чем у нас дома в Англии, веселые кварталы не слишком и веселы, на улицах полно местных оборванцев-полукровок и… иудеев. Кажется, это племя — неизбежный привесок к любой цивилизации: везде, где есть какая-никакая торговлишка или возможность пустить деньги в рост — там еврей пускает корни и цветет пышным цветом.

Вулф сторговал в Англии кое-какой груз и для другого английского города, уже папистского, по названию Гэдойн. Решено было не перетаскивать его на каботажники («Не хочу лишних глаз, кузен», — объяснил он), а сходить в Гэдойн и быстро вернуться назад. Сам он остался на берегу, поручив груз своему агенту, а корабль — шкиперу и мне.

Во время стоянки к нам на борт попросилась некая артель странного подбора, но, похоже, вполне в местном стиле: прехорошенький мальчишка-азиат, некрасивая евреечка и девушка их постарше, белокурая и белокожая, однако брови, глаза и ресницы были темные. Такая масть, как мне объяснили, встречается в лесах Эрка и порождается смешением варангской и склавской кровей. Еще мне пытались втолковать различие между склавами и варангами, но я в тот раз не уяснил его напрочь. Я разглядывал их деньги: полноценное серебро здешней чеканки, хотя мои пассажиры были одеты довольно неказисто. В трюм, к гребцам, они не захотели спускаться, и мы натянули им на корме нечто вроде палатки.

Уже где-то в середине плавания произошла неприятная и не вполне ясная для меня история. Мои офицеры, будучи в легком подпитии, затащили в кают-компанию обоих ребятишек: кто-то взгромоздил девчонку к себе на колени и начал оглаживать не по-отцовски, другие стали отпускать мальчику комплименты двусмысленного свойства. Сам не пойму, почему я не сразу пресек это безобразие: то ли от некоей робости, то ли захмелел крепче, чем было нужно. Здешнее вино бывает чересчур крепко для британских голов.

И тут через порог каюты переступила их старшая. Я всё никак не мог понять, красива она или так себе: настоящую красоту порой не замечаешь, так же как теплую погоду или попутный ветер. Простое и ясное лицо; и голос такой же ясный и будничный. Я слово в слово запомнил то, что она сказала, обратившись ко мне как к старшему:

— Отпустите детей. Я буду вам служить за них обоих, и за девушку, и за мальчика.

Я впервые в жизни почувствовал себя грязью — и покраснел по самые уши.

Мои подчиненные втихомолку выталкивали детей, по счастью, мало что понявших во всем этом позорище, на палубу, кто-то совал евреечке в кулак сласти из вазы. Иные поглядывали на меня с юмором, не совсем доброжелательным. Дабы сохранить хотя бы видимость авторитета, я сказал с важной миной:

— Хорошо. Считай, что я принял твое обещание на свой счет, и ты должна будешь спать со мной одну ночь, когда я захочу и так, как ты сказала. Но только со мной, поняла? Ни с кем другим из офицеров и команды!

Странно, однако все мои спутники заулыбались еще заметнее: должно быть, мое владение местным диалектом было еще не вполне совершенно.

Она кивнула.

— Вы правильно сделали, мой капитан, что согласились на мои условия и не причинили вреда моим детям, — добавила она к уже сказанному. — Насильно вы бы от меня ничего не добились. Смотрите!

На столе валялось несколько стальных шпажек, на которых жарят мелкую дичь. Девушка продела одну такую спицу между пальцев руки — средний наверху, указательный и безымянный снизу — и сделала какое-то мгновенное усилие. Закаленный металл хрустнул и надломился, она раскланялась, как циркачка, и удалилась, подхватя своих питомцев за руки.

Потом мы все долго гадали, в чем был фокус и как она отвела нам глаза — или, быть может, то была раковина в металле? Но никто бы не посмел тронуть этих троих и пальцем.

Был штиль, мы болтались, как пробка в лохани, ибо гребцы-каторжники были ленивы и малосильны. Девушки пели на два голоса, не без приятности, католические литании Деве. Я сделал им замечание — не стоит дразнить команду, состоящую из одних протестантов.

— Протестантов? Каких: кто обезглавил короля, или королеву, или королевскую жену? — спросила светлая девушка.

Я недоумевал.

— Ну, Карла Стюарта, Мэри Стюарт и Анну Болейн. В обратном порядке, конечно, если следовать датам. Да знает каждый историю своего государства, особливо принадлежащий, как, надеюсь, и вы, к древнему роду!

Произнося эту напыщенную тираду, лукаво спутывающую все истины, она перешнуровывала свой видавший виды сапожок.

— Ты уж слишком умна. Кстати, как твое имя? Не грех бы нам и представиться друг другу, если мы хотим продолжить знакомство по-серьезному.

— Я Франка, Франциска Гэдойне, из Гэдойна то бишь. А вы, сэр?

— Мастер Френсис Роувер.

Она прыснула:

— Ну, тезка, ваш род воистину древен: пиратство наверняка старше самой Британии!

Я застрял в Гэдойне, кажется, на целую вечность. Лето шло на убыль, но осень зачиналась крепкая, теплая, золотая, как яблоки, которыми торговали с лотков на рыночной площади. Остатки команды на берегу загуляли и разбрелись: все прямо-таки с адской скоростью натурализовались в этих гостеприимных местах. Суперкарго сдал груз герцогским чиновникам, получил деньги и отбыл сушей восвояси. Мне он показывал кое-что из товара, и я не понимал, что пользы здешнему герцогу от ветхих бумаг, книг и черепков, пусть местами и разузоренных, которые переволакивали через моря и океаны и берегли от чужих взглядов. Разве что главное было скрыто поглубже.