Ярослава Кузнецова - Что-то остается

— Госпожа Альсарена… — Данка набрала в грудь побольше воздуха и выпалила: — Госпожа Альсарена, я — того… согласная. На арфа… фрадизнак этот. Свари мне его… того… ради милосердия. Внакладе не останешься.

Ух, и забрало же ее! Решительная девушка.

— Может, подумаешь как следует, Дана?

— Я того… думала уже, — она выпрямилась, пряча глаза. — А к бабкам я не пойду. Чтобы Дана Эрбова еще к бабкам ходила, как какая-нибудь язычница голопятая?

— Хорошо, будет тебе афродизиак. Только помни, проблему он не решит, а наоборот — усугубит.

— Я уж как-нибудь разберусь.

Вот такая у нас Дана. Не позавидую я тому несчастному, на которого она глаз положила. Небось, шантажировать начнет. Не удивлюсь, если предмет ее вожделений прибежит ко мне: «Госпожа Альсарена, свари отворотное зелье!» М-да.

О-о, вон они едут. Довольно быстро. Я присмотрелась. Четверо. Ничего они не везут, ни у седла, ни на руках… Что же это? Вернулись ни с чем?

— А когда он будет готов? Этот… ну, зелье это?

— На днях, милочка. Сказать по правде, я почти не занималась этим направлением. Надо подумать, кое-что почитать. М-да… Я припоминаю, в Бессмарагской библиотеке есть кое-какие тексты… да, да, весьма интересно.

В голове у меня уже завертелись колесики. Начала складываться формула, пока очень прозрачная и неустойчивая. Захотелось бежать сломя голову в лабораторию и приниматься за работу.

Ах, да, еще Норв с компанией. Кажется, они без стангрева. Впрочем, может, они не решились его перевозить, вернулись посоветоваться. А может, тварь вообще не стангрев.

Поспешно попрощавшись с Даной, я выглянула на галерею. В дальнем конце ее слышалась возня и негромкие голоса. Мягко стукнула дверь.

Быстренько, пока Дана не вышла из своей спальни, я перебежала галлерею и постучалась к альханам.

— Проваливайте!

— Это я, Норв…

Дверь приотворилась, пропуская.

— Мы уж решили, ты ушла. Залетай, голубка.

— Что у тебя с рукой? Высокое Небо! Что произошло?!

Парни криво ухмылялись, отворачивались. И были они взъерошены, помяты, местами оборваны, кое-где окровавлены. Волг скалил зубы, бешено сверкая здоровым глазом. Один Норв оставался насмешливо-спокоен.

— Уж извини, голубка. Кое в чем мы просчитались.

— Собаки! — догадалась я.

— М-да, — он подвигал бровями, — Собаки. И не только.

— Он мне заплатит, — прошипел Волг, массируя кисть, — Втридорога, сучий хвост…

Далее посыпались рокочущие альханские согласные. Смысла слов я, слава Богу, не понимала. Лант и Ньеф, остальные Норвовы подельщики, молчали.

Я положила на стол аптечку. Вон как дело обернулось. Нежданно-негаданно. Четыре лихих контрабандиста не справились с каким-то варваром-охотником. Правда — собаки. И — «не только». Неужели — тварь?

— Скидывайте тряпье. Воды бы горячей… Это тварь на вас накинулась, да? Норв, кликни Дану, пусть кипятка принесет.

— Еще чего, — Норв запер дверь. — Не суетись, голубка. Никакая это не тварь. Собаки да сам Сыч. А, черт… — он поцокал языком и вдруг улыбнулся: — Здоров мужик. Ох, и здоров…

Куртку Норв Все-таки снял. Бархатная щегольская курточка пропала, пропала и отличная рубаха — благородным впору такую носить. Яркий платок на левом предплечье пропитался кровью. Лант достал из багажа флягу с арварановкой — прижечь раны.

Пока я трудилась, Норв рассказал об их неудачном приключении. Выходило так, что Сыч, отказавшись продать тварь и спровоцированный Волгом («Убью!» — простонал Волг), натравил на них собак. Мало того, он с легкостью необыкновенной обезоружил всех четверых, и вообще, мог бы сделать из них рагу, но — почему-то не сделал…

Короче, Норв был восхищен, Волг — разъярен, Лант и Ньеф — озадачены. Никакой твари они не видали.

— Скажу так, голубка. Трудненько тебе будет достать эту зверюшку. Сыч — человек серьезный. И собачки у него серьезные. Хотел бы я знать, чем он занимался прежде, чем засесть в этой дыре. Должно быть, служил в армии… или в Страже… А может, телохранителем был у какого-нибудь аристократа. Непрост этот Сыч, голубка. Не тот он, за кого себя выдает.

— Деньги спер у господина, а теперь скрывается, — предположил Ньеф.

— Ухайдакал он своего господина, — буркнул Волг, — Петля по нему плачет.

— Заткнитесь, — резко оборвал Норв, — Не наше это дело. Ручаюсь — Сыч про нас болтать не станет. А мы — про него. Если кто язык распустит — будет иметь дело со мной. Слышал, Волг?

— Да пошли вы!..

Норв оглядел повязку, потом потрепал меня по щеке.

— Это и тебя касается, красавица.

— Да, дорогой.

Я собрала свои причиндалы. Мы еще поворковали с Норвом, и я поблагодарила его за подарки. Норв отшутился, мол, ерунда, но я видела, что ему приятно. Мы уговорились встретиться через десять дней, хотя Норв с парнями могли оказаться в деревне и раньше.

Лант вышел поглядеть, свободна ли для меня дорога. Он очень удачно отвлек на себя Эрба. За их спинами я и проскочила на улицу. Конспирация, конечно, липовая, но кому какое дело? Если до Этарды дойдет, у меня хорошая отговорка — Волгов глаз. Впрочем, Этарде неинтересно, чем занимается ее подопечная. Лишь бы не нарывалась на скандал и исправно посещала библиотеку и лабораторию. А богатенький папочка присылал бы денежки за дочкино обучение. Образование и репутация дорого стоят в наше время, так что надо соответствовать.

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

— Вот оно что. А чего ж ты, охотник, ко мне пришел? В Бессмараг ваш разлюбезный ступай. Или, скажешь, не доверяешь, монашкам-то? Так они по части целительства авторитеты признанные. Народишко чуть чего — к ним. Во имя, так сказать, Единого.

До Лисьего Хвоста я добрался быстро — в полчетверти уложился. Но знахарь ни с того ни с сего уперся. Впрочем, оно понятно — охота ему тащиться восемь миль, смотреть какого-то больного, перебегать дорожку Бессмарагу…

— Послушай, дед, — Сыч-охотник взялся за пояс, — Ты мне, того — башку-то не морочь. Складай манатки свои и айда.

Старый хрыч, видать, уразумел, что тильский медведь в дискуссии вступать не намерен, а ежели ему перечить, может и придавить ненароком. Ворча, принялся собирать мешок.

— Так что у него, говоришь?

— Переломы. Сотрясение мозга. Обморожен малость. Истощение.

— Ну и ну! — всплеснул руками старикашка, — Это у марантин-то под носом!

— Поживей давай.

— А ты меня не погоняй! Чай, я тебе не лошадь… Э, мил человек, а заплатишь-то ты мне сколько?

— Сговоримся. Не обижу, небось. Шевелись, дед, язви тя в душу, еще ж обратно трюхать!