Светлана Гольшанская - Страждущий веры (СИ)

Жаль, что я такая неуклюжая. Ещё бы самую малость, и победила. Хотя какое кому дело? Папа решил друга развлечь, а с поединщиком всё сговорено было. Я чувствовала, что он поддаётся, а хотелось сражаться наравне с ним. Но это невозможно. Девочек не берут в воины, девочки должны ждать мужа у очага и рожать детей... Пока муж развлекается с очередной служанкой.

Я открыла окно. Пахнуло весенней свежестью, смешанной с тонким ароматом цветущих яблонь. Сладко-то как, раздольно. Хотелось сбегать на речку или забраться на самую высокую ветку вековечного ясеня и ждать, когда с приветственным клёкотом вернутся с зимовки журавли. Но я уже не ребёнок, мне нельзя.

Помолилась бы ветру и небу, попросила совета и поддержки, но наших богов на самом деле нет, как нет и богов мужа. Никаких нет — всё лишь выдумки, чтобы подчинять людей и навязывать им свою волю. И дар наш, получается, вовсе не божественный, а, может, и демонический, ведь демоны-то есть. У папы весь трофейный зал их рогами и шкурами забит. Выходит, никакие мы не избранные, а просто людей обманываем, чтобы обирать их и стяжать богатства. Точно, демоны, с демоническим даром. И сражаемся с себе подобными, только чтобы самим больше досталось.

Плохо без богов. Ничего не имеет смысла: ни женская доля, ни мужская, ни даже сам орден. Непонятно, что хорошо, а что плохо, какой должен быть порядок и ради чего стоит жизнью мучиться. Можно же просто раз — и выпрыгнуть из окна. Внизу каменистый склон. С десятисаженной высоты точно насмерть разобьюсь. Не будет ни позорного замужества, ни волчьей травы на завтрак, ни даже месячных кровей. Ничего не будет. Пусто.

— Сестрёнка, хватит дурить, открывай! — раздался за дверью звонкий голос Вейаса. — Папы здесь нет.

Я отодвинула тумбу. Следом за братом в комнату заглянула нянюшка и, охая, осмотрела рану. Вскоре примчалась Бежка с тазом кипячёной воды, бинтами и заживляющей мазью на пчелином воске. Вейаса выгнали, а меня раздели и перевязали.

— Ты как? Сильно больно? — сочувственно спрашивал брат из-за притворенной двери. — Хочешь, я с кухни оладку стащу? Хочешь, тот оберёг из медвежьего когтя у резчика выкуплю? Помнишь, тебе он понравился очень. А хочешь... хочешь... Ну скажи, чего хочешь, я всё сделаю!

— Ничего, Вей, отстань, — прикрикнула я, когда он стал совсем уж невыносим. — И вы отстаньте, слышите?! Идите же! И до церемонии не приходите. Видеть никого не желаю. Папу в особенности, так и передайте!

Не слушая возражений, я вытолкала служанку и нянюшку, которые как раз закончили возиться с перевязкой, из комнаты и снова придвинула тумбу. Как же они надоели со своей никому не нужной жалостью. Одна справлюсь. Переживу как-нибудь. Дальше хуже будет, я знаю.

Ветер недовольно зашелестел занавесками.

— И ты отстань! — разозлилась я непонятно на что и захлопнула ставни. — Тебя нет, значит, и разговаривать со мной не смей! Я тоже больше не буду... Никогда!

Бросилась на кровать и разрыдалась в голос.

Побыть до церемонии в одиночестве не вышло. На следующий же день папа велел начинать сборы. Я, естественно, отказалась. Тогда слуги сами принялись укладывать в дорожные сундуки мои вещи. Я безучастно наблюдала, как редеют ряды ни разу не надетых платьев в шкафу, как исчезают с полок выписанные из далёкого Дюарля парчовые туфельки, дорогие украшения скрываются в инкрустированных перламутром ларцах, гребни и щётки, зеркальце в серебряной оправе — прятали всё, словно не хотели, чтобы здесь осталось хоть малейшее напоминание обо мне. Я не выдержала и ушла. Бродила по замку, по всем открытым и тайным галереям, поднималась на все башни, прощалась с каждым камнем, ощущала неумолимый бег времени. До конца детства остался всего день, до конца жизни ещё один, а дальше неизвестность и пустота. Существование никому не нужной, безвольной куклой. Так тому и быть. Я смирилась.

К церемонии взросления мне купили платье из золотой парчи. Я не сопротивлялась ни когда корсет затянули так, что из глаз хлынули слёзы, ни когда на ноги надели неудобные узкие туфли, ни когда в высокую причёску вплели колючие белые розы. Отец уже не вёл меня под руку. Моё место теперь было не у хозяйского стола на возвышении, а сбоку, вместе с жёнами и дочерями знатных рыцарей. Слуга подвинул к накрытому столу стул, налил в кубок вина, положил что-то на тарелку. Я не следила. Папа произносил невероятно долгую напутственную речь, поздравлял Вейаса со вступление во взрослую жизнь. Представитель из ордена, папин старый товарищ, дядюшка Кейл, зачитывал послание Совета для Вейаса.

— Тебе надлежит отправиться в Чернолесье, Докулайская равнина, — зычно выкрикнул он, чтобы наверняка все услышали. Не так далеко, но и не так близко, чтобы заподозрили, что всё подстроено. — В знак того, что ты прошёл испытание, нужно принести оттуда шкуру белого варга. Не чёрного, не бурого, не рыжего, а белого, запомнил?

Вейас с серьёзным видом кивнул, а потом не выдержал и рассмеялся. Папа поднял руку, чтобы отвесить ему подзатыльник, но под внимательными взглядами гостей передумал и тоже выдавил из себя некое подобие улыбки.

Присутствующие расслабились, и папа подал знак к началу пира. Женщины за столом обсуждали наряды, парикмахеров, какие-то сплетни — я не прислушивалась. Кивала невпопад, отвечала односложно: «Да», «Конечно», «Я вас понимаю». Во время танцев я отнекивалась от редких приглашений, объясняя всем, какой у меня ревнивый жених. Хоть на что-то он сгодился. А ложь… если богов нет, то кто за неё осудит?

Когда слушать старушечьи пересуды и наблюдать за весельем сил не осталось, я вышла освежиться на балкон. Ночное небо заволокли тучи, скрыв звёзды с луной. Парило. Воздух стал зыбким и не двигался. Так тихо только перед бурей бывает. Снизу доносились недовольные выкрики стражников. Должно быть, кто-то явился без приглашения и с боем прорывался на пир. Одолело любопытство. Я перегнулась через перила, надеясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте. Взвыл ветер. Я едва не опрокинулась на камни. Одна из роз выскользнула из причёски и улетела. В ответ сверкнули во мраке белесые глаза.

— Пустите! — когтями по стеклу заскрежетал старушечий голос. — Я несу весть от богов. Не смейте меня задерживать!

Сердце тревожно ёкнуло. Нет, не может быть, это всё нянюшкины сказки! Надо предупредить. Я подобрала юбки и со всех ног бросилась обратно. Папа стоял у хозяйского стола в конце зала и о чем-то увлечённо беседовал с дядей Кейлом. Протискиваясь между танцующими, я спешила к ним, но меня постоянно останавливали, лезли с расспросами, как будто не понимали, что мне не до этого.