Виктор Ночкин - Оракул

Конунг снова взревел, потрясая мечом, — ему хотелось настоящего боя. Слева Торир и Эгиль теснили троих франков, справа… Справа блеснула кольчуга — вожак франков пробился к конунгу. Смачно ухнув, Золотая Борода рубанул сплеча — сталь столкнулась со сталью. В этот раз конунгу, кажется, достался достойный противник. Франк в кольчуге и шлеме, украшенном белыми перьями, ростом был на голову выше Эдвина, хотя и поуже в плечах. Но и силой его франкские боги не обделили. Редко кому удавалось сдержать удар конунга — а этот даже не покачнулся. Золотая Борода снова замахнулся мечом — но вместо того чтобы попытаться найти уязвимое место в доспехах противника, ему пришлось парировать выпад франкского меча — противник был, пожалуй, и попроворнее викинга. Эдвин унял горячий боевой азарт и отступил на шаг, принимая на щит следующий удар соперника. Щит дрогнул, лезвие меча глубоко врезалось в дерево, полетели щепки… А франк уже заносил клинок. Обменявшись ударами еще дважды, Золотая Борода был вынужден отступить на шаг. Спустя минуту — снова. Нога почувствовала мягкое, и конунг прянул в сторону, опасаясь споткнуться. Сталь франкского меча просвистела перед самым носом… Эдвин, завопив, с разворота толкнул соперника щитом — удар угодил франку в плечо и тот наконец-то потерял равновесие и, в свою очередь, был вынужден отступить. Правда, щит викинга, надломленный ударами вражеского клинка, подозрительно хрустнул. Эдвин швырнул тяжелый щит в лицо франку и, ухватив меч обеими руками, с воем бросился на ошеломленного врага. Краем глаза конунг успел заметить, что мягкое тело на палубе, о которое он едва не споткнулся, принадлежало Эгилю…

Теперь, когда конунг рубил сплеча, двумя руками — уже франку пришлось попятиться. Но воин не растерялся и теперь старался уклоняться от выпадов конунга, выжидая момент для контратаки. Наконец ему это удалось — избежав конунгова меча, франк нанес хитрый удар наискось, слева вниз. Эдвин сперва не почувствовал боли — только словно холодом обожгло ногу повыше колена… Холодна франкская сталь… А потом горячая кровь — его, Эдвина, кровь заструилась по ноге. И пришла боль. Теперь конунг завопил в другой тональности… Франк промедлил мгновение, а Эдвин, разъярившийся от боли, ринулся на него, занося меч над головой. Удар! Поднятое для защиты оружие франка отлетело в сторону, шлем, череп и клинок конунгова меча развалились одновременно. Закованный в латы воин рухнул навзничь — так, что, кажется, палуба нефа дрогнула под ногами. А Эдвин остался стоять, с некоторой, пожалуй, растерянностью глядя на зажатый в руке обломок меча и морщась от боли в ноге. Вдруг конунг почувствовал одновременно чужеродную тяжесть на спине и острую боль в плече. И злобный писк над ухом. Золотая Борода крутанулся на месте, не понимая, что происходит, тяжесть не исчезла, а боль стала резче… Потянулся левой рукой — пальцы скользнули по проклепанной коже, тщедушная фигурка повисла на конунговой шее, вцепилась мертвой хваткой… Эдвин крутился на месте, пытаясь сбросить коварного врага, но тот лишь глубже вонзал кинжал. Еще раз… и еще… Никогда Эдвин не испытывал страха в бою, а вот теперь — значит, это и есть страх? Так вот каков он, страх?

Вдруг враг дернулся, хватка ослабла… и худосочный франк сполз на палубу — пронзенный стрелой. Эдвин глянул на мачту драккара — нет, пусто. Богомаз уже стоял на палубе, сжимая лук. Спас, значит, сопляк, своего конунга… Золотая Борода покосился на убитого противника — мальчишка. Не иначе оруженосец сраженного франкского начальника… А бой тем временем был окончен — удача снова сопутствовала доблестным сынам Севера.

— Эдви-ин… Эдви-ин… — донесся слабый хриплый голос.

— Жив, старик? — Конунг склонился над распростертым на палубе Эгилем. — А я уж думал, ты с валькириями пируешь…

— Я вижу… валькирию… Она не манит меня к себе… пока еще… — слабым голосом ответил умирающий, — а тебя… не вижу, Эдвин… Подойди поближе… Я должен… О, валькирия…

— Я здесь, старик, я здесь. А хороша ли валькирия? Черные кудри? Меч в руке? Она влечет тебя в чертоги Асгарда?

— Нет, конунг… Она сидит в странной комнате и не глядит на меня. У нее светлые волосы, совсем короткие… Короче, чем у мальчишки. Она не глядит на меня… Она не видит меня. Но я вижу ее… а тебя не вижу, Эдвин…

— Я здесь, Эгиль, здесь.

— Эдвин, я ухожу. Я должен сказать тебе, я должен…

— Я слушаю, старик, говори.

— Ты должен… спрятать клад… Иначе… Я вижу… удачу… Твоя удача… покидает… Она уйдет от тебя, конунг. Скорей… Клад… Пообещай мне, сын… Я любил тебя, как сына… Потому что мы… с твоей матерью… Эдвин…

— Что?

— Зарой клад, сынок… Удержи удачу… Но нет, не удержишь…

— Что, Эгиль? Что?..

«…что и является истинной причиной. Государства Скандинавии, осуществляя так называемую земельную программу Эриксона, обеспечивают высокий уровень потребления. Экономическая стабильность, надежные социальные гарантии, царящее в обществе приподнятое настроение, уверенность в собственном преуспеянии, вера в удачу, завещанную потомкам викингов, — вот что формирует образ сегодняшнего скандинава, оптимиста, удачливого игрока, неизменно веселого и доброжелательного… О позитивном мышлении и преимуществах оптимистично настроенного индивидуума уже написаны горы литературы…» Алька зевнула и, не прекращая набирать перевод левой рукой, правой потянулась в сторону — где-то там среди хлама, более или менее равномерно покрывающего стол, притаились чашка кофе и сигарета. Кофе или сигарета? На кого бог пошлет? «…Достаточно рассмотреть хотя бы ставшие классикой работы Гансона и Перковича — сорокапроцентное превышение скандинавами среднего уровня «удачливости» в казино — практически полностью укладывается в их расчеты…» Бог послал на пепельницу. Алька осторожно нащупала сигарету и поднесла ко рту… «Желающие могут обратиться также к…» Сигарета, оказывается, уже потухла. Алька наконец оторвала взгляд от укрепленного на стойке итальянского журнала и печально воззрилась на стройный столбик пепла, в который обратилась сигаретина. Не выдержав, должно быть, трагического Алькиного взгляда, пепел отвалился от фильтра и спикировал на стол, переворачиваясь в полете и разваливаясь на неопрятные хлопья. Часть выгоревшего табака попала в чашку с остатками кофе… Оказывается, чашка стояла гораздо ближе пепельницы — надо же, не повезло. Теперь и кофе испорчен. Впрочем, он все равно успел остыть. Точно по теории — невезение за невезением… Как будто не с той ноги встала. Да еще этот странный сон…

Алька привычно дунула вверх, оттопырив нижнюю губу — сдуть несуществующую челку. Короткая стрижка была практичней, но привычка сдувать нависающую прядь осталась. Ладно, закончим перевод, а потом заварим кофе. Итак, что там дальше? «…фундаментальным трудам Уилкинсона, где неопровержимо…»