Земля веснаров - Марина и Сергей Дяченко

взорванная изнутри. Вырвался, как пружинка, зеленый росток, оброс листьями и уронил их, и снова оброс, и снова уронил, и так, утопая в груде пожухлой листвы, ринулся ввысь.

Зашевелились корни, расползаясь под землей. Мальчик отскочил и раскинул руки, удерживая равновесие. Содрогнулась земля – пустились в рост все желуди деда; мальчик не удержался и упал на четвереньки, не переставая улыбаться.

Его дуб закрыл хмурое небо. Раскинул ветки, касаясь дедовых деревьев, будто здороваясь с ними за руку. И дальше, выше, только сыпались на голову листья, только потрескивала кора да ухала земля, раздвигаемая корнями.

– Насосы! – крикнул дед.

Заскрипели шестерни. Мужчины впряглись в деревянный ворот, вода из озера побежала по желобам и хлынула на землю, увлажняя палые листья, моментально исчезая в разверзшихся трещинах.

– Еще! – кричал дед.

Осот стоял, по пояс заваленный листьями, которые пахли лесом и жизнью. Иногда желуди, падая, били его по макушке, приходилось закрываться полами куртки. Десятки и сотни, рожденные тем единственным желудем, который мальчик своими руками похоронил – посадил? – в мягкую землю. В этот момент он впервые задумался, почему в его родном языке слова «посадить» и «похоронить» имеют единый корень…

– Хватит! – крикнул дед. – Осот, стой!

Ему не хотелось останавливаться. Ничего не было прекраснее этой могучей, быстрой и щедрой жизни, которая вырастала здесь из земли по его, Осота, воле.

Осот отступил на шаг. Обернулся; опушки не было. Огромные дубы закрыли небо, вокруг носились, вздымая тучи листьев, ошалевшие дети – и взрослые, похожие в своей радости на детей. Мерили обхватами стволы: где два с половиной, где три обхвата. Осот подумал, как жалко будет все это пилить, зато какой у Вячки будет замечательный, большой и прочный дом, и светлый, как чистая древесина…

Он с трудом выбрался из груды листьев. Травы здесь больше не было: земля под листьями устала, посерела и растрескалась. Осот вдруг вспомнил, будто бы безо всякой связи, дряхлые лица мертвых нелюдей, и его радость улетучилась.

– Деда…

– Чего тебе?

Их никто не слышал: все были слишком заняты дубовой рощей, и кучами листвы, и горами желудей.

– А если сделать… это… с человеком, я имею в виду, с настоящим человеком, у которого корни?

Рука мужчины сдавила его плечо. Мальчик вскрикнул от неожиданности.

– Не думай, – прошептал дед, приблизив внезапно покрасневшее лицо к лицу мальчика. – Даже не думай об этом. Наши корни в небе. Что будет с небом, если… ты ведь видел, что бывает с землей?!

* * *

– Наше расследование в тупике, мясоед. Ты ведь не можешь, в самом деле, идти по Светлым Холмам, из дома в дом, и спрашивать у каждого: не веснар ли ты? Не убил ли ты барона?

– Почему не могу? Кто или что мне помешает?

– Во-первых, тебе могу помешать я. Во-вторых… барон умер сутки назад: убийца давно ушел из поселка по торговым делам. Или уехал на сегодняшнем поезде – к Побережью, да хоть и в Некрай, где ты его не найдешь ни за что на свете. Ты упустил время, мясоед.

Он презрительно поморщился, открыл рот, собираясь что-то сказать – и вдруг так замер с открытым ртом.

Не то вспомнил важное. Не то понял нечто, недоступное мне.

– Что с тобой?

– Осот… – он впервые назвал меня по имени. – А ведь тот, второй веснар сделал это не из ненависти к барону. Он метил в тебя. Он хотел, чтобы тебя убили.

– Что?! – я поперхнулся.

– Фатинмер большой… очень большой, это правда. Но все на виду. Местные друг за другом присматривают, и подозрение падает на чужого. В тот день ты приехал один-единственный, как горошина на большой тарелке…

Маг смотрел на меня, будто чего-то ожидая. Я тупо молчал.

– Ты никогда не видел мухоловку? – продолжал он после паузы. – Такая трава, толстый гибкий стебель с лопаткой на конце. Отзывается на движение. На мух, на пчел. Если мимо корова пройдет – ударит и корову. Подозрение – удар. И ничего не спрашивает.

– У нас такое не растет, – сказал я с отвращением.

– Тот человек рассчитывал, что убью тебя, как мухоловка. Подозрение – удар.

Я помотал головой. Он был прав, но его правота с трудом до меня доходила. В самом деле, любой вменяемый йолльский маг убил бы меня, не вступая в разговоры, и если бы мой теперешний собеседник не был одержим идеей «законности»…

– Конечно-конечно, – бормотал Аррф, полностью захваченный этой новой идеей. – Разумеется… Первое: он всегда жил в Фатинмере, все эти годы. Второе: ему зачем-то нужна твоя смерть. Сам он убить тебя не мог… Небесные корни и все такое… А вот подставить тебя под удар – запросто. Барона вызвали в лес… веснар знаком с бароном… бедный Нэф был слишком добр и недостаточно высокомерен… Чисто сделано. Скорее всего, твой убийца заранее знал, что ты приедешь. Кто-то знал заранее?

– Ни одна душа. Кроме…

Я запнулся.

Я подумал о бабушке. «Спасибо, Осот»…

Нет. Быть такого не может.

– Нет, – сказал я вслух.

– Да! Если бы я тебя прикончил из-за угла, веснар добился бы своей цели: мертвый, ты бы не оправдался… Выходит, не так уже я сглупил.

– Ты считаешь, отдать жизнь за одно расследование – очень умно?

Он осекся.

– Есть такая штука – справедливость, – сказал другим, сухим и тяжелым голосом. – И закон. Да, за них отдают жизнь. Иначе они мертвы.

* * *

Полукруглый балкон дома Осотов был увит желтыми лентами – знак траура.

Я закрыл глаза. Открыл их снова; нет, лент не было. Это тень давнего кошмара. Это мне показалось.

– Ты можешь подождать во дворе? – спросил я мага.

– Нет, – отозвался он сухо. – Я должен видеть тебя постоянно. Иди вперед.

Навстречу вышла служанка. Перевела недоуменный взгляд с меня на мага и обратно. Похоже, в уединение дома Осотов слухи пока не добрались.

– Мне нужно немедленно увидеться с госпожой, – сказал я официальным тоном.

Служанка скорбно поджала губы:

– Она спит.

Я вздохнул:

– Мы подождем.

– Вы неверно меня поняли… Я не умею хорошо по-йолльски… Она в забытьи. Боюсь, больше никогда не проснется.

– Где лекарь? – я обернулся к дверям бабушкиной спальни.

– Она велела никого не звать… Никого не пускать. Еще со вчерашнего дня.

– Я ее внук, – сказал я на языке Цветущей, потому что притворяться больше не было смысла. – Я – Осот и хозяин этого дома. Веди меня к ней!

* * *

Бабушка лежала на огромной дубовой кровати, на льняных простынях, под балдахином из грубого льна. Льняные волосы сливались с постелью. Казалось, она не дышала;