Реальность сердца (СИ) - Апраксина Татьяна

— И кем же вы желаете быть отныне? Верховным жрецом нового бога?

— Помилуйте, какая чушь! — отмахнулся гость, но губы дрогнули.

— Так чем же вы теперь желаете заняться? Какое дело вам нынче кажется достойным?

— Раньше я хотел быть посредником между нашим миром и соседним…

— Что же изменилось? — Кларисса спрыгнула с подоконника, подошла к креслу, в котором сидел гость и присела на край стола, вплотную к герцогу Скорингу, заглянула в глаза. То, что пряталось за золотыми искорками в темном янтаре не понравилось ей до крайности.

— Слишком многое пошло не так, как я ожидал.

— Что же именно?

— Это сложно объяснить… — Кларисса поняла, что продолжать нельзя: у нее было слишком много других вопросов, а на слове «будущее» у Скоринга, кажется, была натерта здоровенная мозоль.

Не видел он для себя никакого будущего — и видеть не хотел; но почему же? При этих огромных, едва постижимых уму планах?..

— Хорошо, не объясняйте. Что из случившегося вы устроили самолично? — хотелось понять, сколько же он натворил, следуя колеей своего отца, сколько — пытаясь выбраться из колеи…

— Все.

— Да неужели? — фыркнула Кларисса. Ну не спятил ли бывший регент?! — Разве взрыв дворца и последующая резня — не ваших рук дело?

— Разумеется, моих. Мне нужно было остановить и короля, и отца, и тех его тайных соратников, имена которых мне не удалось узнать.

— А хлебный бунт? А Брулен? Кто же лишил жизни баронессу Брулен и пытался похитить принца? — Кларисса подняла кофейник, желая налить герцогу Скорингу еще кофе.

— Все, что сделал мой отец, он сделал с моей подачи и с моей помощью.

— Да неужели? Фиору вы говорили другое!

— Вы же просили, чтобы я говорил пра… Оу! — правдолюбец, получивший по лбу пустым кофейником — так, что на серебряном сосуде осталась вмятина, — изумленно схватился за голову. — За что, госпожа моя?!

— За то, что ваша ложь куда больше похожа на правду, чем ваша правда!

— Но помилуйте, я же действительно рассказываю, как все было! — Скоринг потер ссадину. — Поставьте сие орудие на стол, на голове я защитных предметов не ношу…

— Простите, господин герцог, — вздохнула Кларисса. — Попробуйте рассказать еще раз. Только не заставляйте меня вспоминать уложение короля Лаэрта.

— О чем вы?

— Если подозреваемый заставляет следователя думать, что он предается самооговору, он должен быть обследован тремя служителями Церкви и двумя медиками, дабы они подтвердили, что подозреваемый находится в здравом уме. Ну где ж я вам ночью консилиум сыщу?! — Человек, который всеми силами пытался остановить понесшую лошадь, но говорит так, словно с удовольствием ехал на ней, направляя по своей воле туда и сюда — либо безумец, либо попросту издевается над хозяйкой. И если бы он пытался вот так вот, оговаривая себя, перевалить всю вину на отца. Но он же говорит ровно то и так, как думает!

— Кларисса, душа моя, я рассказываю лишь о том, что делал сам и вполне в здравом уме! — возопил скориец. — Я подвигнул отца к устройству заговора. Я навел его на мысль связаться с «заветниками». Я принимал участие в подготовке хлебного бунта, я позволил случиться казням и войне на севере. Отец ухитрился даже организовать покушение на герцога Гоэллона, к счастью, оно не удалось — но вовсе не моими трудами. Ничего не случилось бы, распорядись я полученным знанием разумно. Я не помешал происходящему… — О, да, и собор, где проводилась коронация, он самолично развалил, не иначе… Госпоже Эйма очень, очень хотелось спросить, на что был бы похож хлебный бунт, если бы гость не принимал в нем участия. Осталось бы от столицы что-то, кроме руин и выгоревшей плеши?

— Вы не дали заговорщикам оружие из того мира, вы так старательно арестовывали эллонских и алларских владетелей, что в Шеннору не попал почти никто, а тех, кто попал — выпустили. Выпустили и тех, кто был арестован по навету вашего батюшки. Верно?

— Да, разумеется — это все вело к распаду страны, а я счел это нежелательным. Мне нужна была единая, крепкая и готовая к тому, что последует за сменой богов Собрана.

— Почему Алессандр Гоэллон не был арестован вместе с Реми по обвинению в организации бунта?

— Отец это планировал, я был решительно против.

— Против взятия заложника из этого рода?! Руи был бы куда сговорчивее, не правда ли?

— Я не видел ни малейшей выгоды в том, что этот молодой человек попадет в руки «заветников», а он бы непременно к ним попал, пока отец был жив. Последовало бы жертвоприношение и явление Противостоящего. Мои планы выглядели иначе. Элграс — тот король, что меня вполне устраивает, а алларско-эллонской коалиции можно доверить исполнение моих замыслов. Начать реформы они не способны, но смогут их продолжить.

— Чума на вас, — вздохнула Кларисса. — Вы безнадежны! Ладно, я уже усвоила, что вы все делали по своему желанию и для своей выгоды. Так что на самом деле произошло между вами и Реми? Вопрос этот мог стоить жизни; но рискнуть стоило. Прошлые объяснения удовлетворили женщину лишь отчасти. Слишком разумно они звучали, к тому же герцог Скоринг тогда солгал; пусть в мелочи.

— Я попробовал с ним договориться. Он не стал слушать. Я не знал, что он… способен на такие вещи, пока не обнаружил себя за столом, выписывающим приказ об его освобождении. Дальнейшее… — гость прикрыл ладонями лицо, и Кларисса недоверчиво уставилась на него, поигрывая кофейником. Что за драма, разыгранная дурным актером?! — Я повел себя весьма постыдным образом. Мне показалось, что именно так он когда-то поступил и с моей сестрой, и с целым рядом других людей — глупость, конечно, но тогда я был уверен, что все сходится… Я приказал пытать его. Потом… потом мне было слишком сложно заставить себя думать о происшедшем.

Мне следовало приказать позаботиться о его здоровье так, как положено, но только вспоминая об этом… идиоте, я хотел его попросту убить. Целую седмицу, проклятье… Я совершил то, на что не имел права, я рискнул жизнью ценного заложника, и только потому, что позволил себе примешать чувства к… к делу… Мать, Воин и прочие боги, сущие на свете!.. Кларисса едва не выронила свое орудие допроса. Он не врал, не притворялся, это было отчетливо ясно, и от этой ясности хотелось закричать. Взрослый человек, которого большинство считало невероятным злодеем и расчетливым подлецом, закрывал лицо мелко дрожащими ладонями — словно новобранец, впервые убивший врага, словно ребенок, первый раз увидевший публичную казнь…

— Вам до того приходилось делать что-то подобное? — женщина осторожно отвела его ладони от лица, но напрасно — глаза были прикрыты.

— Нет. И если бы не моя глупость… многократная. Я только потом понял, что испугал его. Он мне, собственно, ответил на вопрос, как ухитрился пропустить подготовку к хлебному бунту. И обозначил свое отношение к этому бруленскому юноше. Я слишком явно удивился…

— Довольно, — госпожа Эйма топнула ногой. — Вы… вы просто невероятный какой-то человек! А с Араоном и Фелидой? Спрашивать об этом было — словно лезть острым инструментом в рану, но иначе было нельзя.

— Еще два моих постыдных и непростительных поступка, — Скоринг поднял голову и наконец-то взглянул Клариссе в лицо. Кажется, «непростительный» нужно было понимать буквально: то, чему нет и не может быть прощения, и даже прости Араон — бывший регент сам себя не простит. За это и за все прочее. — Из-за того, как я вел себя с Араоном, погибла герцогиня Алларэ — я своими руками подтолкнул его, но понял это только потом. С Фелидой я поступил слишком сурово, мне нужно было, чтобы она в неподходящий момент не начала упрямиться… Великолепно, просто великолепно! Прямо-таки мирское воплощение Противостоящего!..

— Вы заставляете меня думать, что просто упиваетесь своими грехами, — Кларисса вдруг разозлилась.

— Я делал то, что хотел, прекрасно понимая, кому и сколько будет стоить удовлетворение моих желаний.

— Думаете, хоть кому-то легче от того, что вы не стремитесь оправдываться за то, что натворили? От вашего самобичевания и упоения своей невероятной подлостью ничего не исправится! Если вы надеетесь так же обойтись с господином регентом, совершить очередную ошибку и скорбно признать ее, лучше убирайтесь, пока я не позвала стражу!