Геннадий Ищенко - Счастливчик Ген (Игра)

– Понимаете, ваше высочество, – говорил мне один из них, еще не старый человек с приятным открытым лицом. – Такого никто очень давно не строил. С уменьшением веса снаряда уменьшается нагрузка на всю конструкцию и масса противовеса. Применяя лучшие материалы, мы, может быть, ваш груз и на триста шагов зашвырнем, но утверждать этого сейчас я не берусь.

Договорились, что они берут с собой бригаду плотников и едут в мой замок, где и соорудят для меня свой требюше. Если их работа меня устроит, я пообещал сделать заказ на десяток машин. Пришлось поговорить с Игнаром и убедить его оплатить расходы на метатели хоть наполовину. Срочно уточнили заказ по ящикам в сторону уменьшения их размеров. Число поражающих элементов между ящиками тоже уменьшили, как и размеры звеньев цепи.

– Там от одной цепи при взрыве будет столько осколков, – говорил Маркус. – Что больше ничего особенно и не нужно.

Все-таки решили между ящиками класть с сотню небольших обрезков железа для увеличения поражающей способности. Штыри для взрывателей тоже пришлось укорачивать. Всем пришлось плотно поработать, зато сейчас все основные вопросы были решены, и до лета мы должны были успеть подготовиться.

– Надо будет сделать еще несколько десятков мин, – сказал я Лонару. – По сути, они ничем не отличаются от снарядов, только размеры побольше и внешнего ящика не нужно. Взрыватели в них ставить не нужно, сработают от фитиля. Теперь у нас качественная селитра и фитиль – не проблема. Такой снаряд не кидают, а закапывают в месте, где потом должен пройти неприятель или под крепостной стеной. Лишь бы на все хватило пороха.

– Не хватит, пошлем людей за селитрой еще раз, – ответил Лонар. – Там ее еще много осталось?

– В виде выделений не больше половины того, что мы уже привезли. А если заниматься выпариванием, то в десятки или даже в сотни раз больше. Я затрудняюсь сказать даже приблизительно. Но сейчас посылать нет смысла, до дождей не успеем. Может быть, только летом, если позволит обстановка.

Отсутствие угрозы со стороны черных и сухая солнечная погода позволили моим женам прервать свое затворничество и начать посещать званые вечера и просто ездить в гости к знакомым. Часто вместе с ними ездил и я, особенно, когда они направлялись к графу Рудеку, с которым я по-настоящему сдружился. По гостям ездили в карете, где по моим рисункам мастера каретного дела поставили листовые рессоры. Полностью тряска, конечно, не исчезла, но стала заметно меньше и на мягких сидениях больших неудобств уже не доставляла.

Дома девушки по-прежнему донимали меня просьбами насчет песен и стихов. Все, что, по моему мнению, было бы им понятно без длительных объяснений, они из меня уже вытянули. Пришлось читать и петь уже то, что этих самых объяснений требовало. К моему удивлению, это не охладило их пыл, наоборот, они с видимым удовольствием слушали мои объяснения новых слов, открывающие им кусочек чужой таинственной и непонятной жизни. Особенно их поразило то, что в моем мире люди могли летать. Они дружно потребовали от меня объяснений, как такое возможно. Вы никогда не пытались объяснить, почему летает самолет, принцессе с герцогиней, у которых нет даже начального образования? С гордостью могу заявить, что мне это, в конце концов, удалось.

– Ты столько всего знаешь, – сказала мне Алина. – Никогда не возникало желание поделиться с другими своими знаниями?

– Знания это не всегда благо, – ответил я. – Большинство моих знаний здесь бесполезны, их просто нельзя ни к чему применить. А некоторые так просто опасны. Я уже думал об этом. В том, чтобы поделиться знаниями с немногими смысла мало, а давать их всем, кто может и хочет учиться… Может быть, когда-нибудь я именно так и сделаю. Все равно рано или поздно вы до всего этого додумаетесь сами, я лишь облегчу вам путь познания. А знания для уничтожения себе подобных люди всегда применяли, и будут применять, тут уже ничего не поделаешь. Единственное, что мне приходит на ум, это постараться сделать Орсел настолько сильным, чтобы ни у кого из соседей даже мысли не возникло на него напасть. И самим не проводить политику захватов. Игнар не вечен, и когда-нибудь тебе, Лана, придется занять его место. Так что возможность попробовать добиться того, о чем я говорил, у нас будет.

– А поучить нас? – спросила Алина. – Хотя бы тому, что, по твоему мнению, сможет нам пригодиться.

– Можно попробовать, – согласился я. – Вот начнется сезон дождей, сразу появится время, тогда и займемся учебой.

В конце зимы в королевском дворце традиционно проводились балы, на которые знать съезжалась со всего королевства. На время забывались обиды и старая вражда. Непримиримые враги могли встретиться и нормально общаться. Конечно, это только в том случае, если вражда носила политический характер, если людей разделяет кровь близких, никакие традиции не погасят в их сердцах ненависти. Но и в этом случае они не станут сводить друг с другом счеты. К своему ужасу мои жены узнали, что я не умею танцевать ни одного танца.

– Что вы так переживаете? – успокоил я их. – Я и дома не умел танцевать. Сестра пыталась научить вальсу, и ничего не вышло. Поэтому пойдем по пути наименьшего сопротивления. Маркус, наверняка, за свою почти двухсотлетнюю жизнь все ваши танцы перетанцевал. Вот я его и попрошу сбросить мне в голову эту премудрость, а потом с вами попробуем, что получилось.

– А что это за танец – вальс? – сразу же заинтересовалась младшая.

– Давай научу, – предложил я.

– Ты же сам сказал, что не умеешь.

– Зато я запомнил все объяснения сестры. Скорее всего, у нее со мной тогда ничего не получилось из-за моей робости и плохой координации движений, потому что ничего сложного в этом танце нет.

Я быстро объяснил сущность движений в вальсе.

– Теперь давай с тобой станцуем, – предложил я Лане. – Музыки нет, так что я ее буду напевать.

Я начал напевать музыку одного из известных мне вальсов, и под этот «аккомпанемент» мы закружились по комнате в вальсе. И чего там, спрашивается, было сложного, что я никак не мог научиться? Когда я отпустил раскрасневшуюся Лану, попробовать новый танец захотелось Алине.

– Тебе сейчас только танцы танцевать, – попытался я ее отговорить. – Тяжело же с животом.

Алина прекрасно понимала, что мои слова были продиктованы любовью и заботой, а все равно обиделась, даже слезы навернулись на глаза. До беременности она такой обидчивой не была. Я поцеловал повлажневшие глаза, вывел жену на середину комнаты и, бережно обняв, закружил в танце.

– Жаль, что на балу такое не станцуешь, – сказала она, когда я, не закончив танца, усадил ее в кресло. – Наши музыканты вальс не сыграют, а ты при всем желании для всего зала петь не сможешь.