Марина Колесова - Мевервильский оборотень

— Это на что ты намекаешь? Это что на исповеди тебе ее муж такого наговорил? — епископ гневно сверкнул глазами и шагнул к брату Алоимусу, который рядом с ним выглядел как хрупкий кузнечик перед грозной птицей, и тут же испуганно залепетал:

— О, я никогда не посмею… ни в чем не посмею Вас обвинить, Ваше преосвященство. Да и доказательств у меня никаких нет. Ну мало ли что этот сумасброд мне на исповеди наговорил… Это он по слабости душевной мог… Я никогда ведь не заикался даже… это просто сейчас к слову пришлось… но я забуду, забуду все… уже все забыл… Клянусь!

— Что он тебе сказал?! — епископ навис над ним словно скала.

— То тайна исповеди… и вообще про Вас он ни словечка и не говорил… я это… по глупости все это сказал… по глупости… Пощадите, Ваше преосвященство… Вы же знаете, как я Вам предан… я б никогда не посмел кому еще… даже полслова не посмел…

— Дословно, что он сказал! — гаркнул епископ.

Испуганно вжав голову в плечи и прижав руки к груди, брат Алоимус едва слышно выдохнул: — Он открылся, что миледи не подпускает его к себе, вообще ни разу не подпустила… поэтому он считает, что ребенок у нее будет от святого духа, чтобы отца ее на старости лет порадовать, и я не стал его в этом разубеждать, сказал — бывает.

Епископ судорожно сглотнул и, отступив от него, хрипло проговорил:

— Иди, брат Алоимус.

— Да, конечно, Ваше преосвященство… только поймите, я лишь Вам, и не посмею больше никому… никто больше не узнает… я даже исповедуюсь лишь Вам… — клятвенно запричитал тот, низко склоняясь.

— Иди! — епископ повысил голос, раздраженно махнув рукой, и брат Алоимус тут же выскользнул за дверь.

Епископ вновь шагнул к окну и вцепился рукой в раму. Сердце его рвалось от боли, и ревность туманила разум. Та, которую он искренне полюбил и привык считать принадлежащей ему хотя бы сердцем, как оказалось, лгала… Лгала даже на исповеди…

Через некоторое время в голове сверкнула шальная мысль, что может, и вправду непорочно зачала она. Эту мысль тут же сменила другая, что если все же она на самом деле любит кого-то другого, ему остается только обвинить ее в ереси и казнить… Потому что жить подле нее, осознавая, что ее любовь была лишь ложью, унизительно и невыносимо… Но столь же невыносимо, наверное, будет и жить без нее… без ее мелодичного и проникновенного голоса, бездонных глаз в которых можно утонуть и без ласковых прикосновений, в которых было столько нежности… Нет, он не убьет, он возьмет ее силой и заставит полюбить… полюбить истинно так, как притворялась… или нет… вполне возможно, вся ее любовь это дьявольское наваждение, и лучшим выходом будет сжечь ее как ведьму, чтобы не поддаться на козни лукавого. Мысли путались и рвали сознание болью.

Епископ раздраженно затряс головой, отгоняя бестолковые и столь противоречивые мысли, и начал вслух читать молитву, пытаясь успокоиться. Закончив читать, он почувствовал, что вновь обрел спокойствие и ясность мышления. Облегченно вздохнув и перекрестившись, он решил, что вначале разберется во всем и узнает правду, и лишь после этого будет думать о том, что делать дальше.

Правду легче всего было узнать от пажа Каролины, которого она все время держала при себе. К тому же епископ помнил, что мальчишка был сыном колдуна, и его было очень удобно в случае необходимости обвинить в любых смертных грехах и не только пытать, но и казнить без всякого суда и дознания. Поэтому он тут же приказал двум доверенным слугам, как только миледи Каролина приедет, скрытно и не привлекая ничего внимания, отправить ее пажа в подвал, а его лошадь увести из стойла, имитировав побег мальчишки.

Каролина не заставила себя долго ждать, приехав на следующий же день. Епископ встретил ее по обыкновению тепло и радушно, даже не показав вида, что сомневается в искренности ее к нему отношений. И далось ему это без особого труда, потому что рядом с Каролиной не верить в искренность ее чувств было практически невозможно. Такие любовь и ласковое тепло она излучала одним своим видом. Епископ за весь долгий вечер рядом с ней не раз ловил себя на мысли, что, пожалуй, все лучше оставить так, как есть и не пытаться докопаться до истины, выясняя от кого у его пассии будет ребенок. Однако желание узнать правду все же занозой свербело в его душе и не давало покоя.

Поздно вечером, собираясь в обратный путь, Каролина схватилась пажа и была просто шокирована его отсутствием. Она долго не могла поверить в его побег, но показания слуг и отсутствие лошади не могли не заставить ее принять этот факт как данность. Епископ вместе с ней предпринял все возможное для его поисков, притворно изумляясь вероломству мальчишки и тому, что тот посмел оставить свою хозяйку, после всего того, что она для него сделала. А потом предложил послать кого-нибудь сопровождать ее в замок, но Каролина отказалась и уехала одна.

Проводив ее, епископ спустился в подвал. Мальчик был уже раздет и привязан к столу для пыток, рядом стоял палач.

— Иди, сам допрошу, — махнул ему рукой епископ.

Монах, исполняющий роль палача тут же с поклоном вышел, плотно закрыв за собой массивную дубовую дверь хорошо заглушающую все звуки.

— Чем я провинился, Ваше преосвященство? — хрипло спросил мальчик. В глазах ее блестели слезы, а тело сотрясал нервный озноб.

Епископ шагнул к нему, кончиками пальцев осторожно коснулся лба:

— Покаяться ни в чем не хочешь?

— В чем?

Мальчишка взглянул на него с таким ужасом, что епископ сразу понял, он знает многое и много в чем может покаяться.

— Тебе лучше знать, — с усмешкой ответил он, закладывая руки мальчика в тиски.

— Не надо! Пожалуйста, не надо! — запричитал тот, весь изогнувшись от страха в удерживающих его ремнях. — Я все расскажу! Все! Только пытать не надо.

— Рассказывай, я очень внимательно слушаю.

— Я не делал ничего дурного… совсем ничего… я лишь снадобье госпоже помогал готовить и больше ничего… но ведь оттого никому никакого вреда не было… — хлюпая носом и сглатывая испуганные слезы, заговорил мальчик.

— Какое снадобье?

— Ну, чтобы оборотня навсегда в человека обратить.

— Зачем твоей госпоже то?

— Она любит его.

— Что? Любит оборотня? — епископ схватил мальчишку за подбородок и чуть запрокинул голову. — Ты можешь поклясться в том?

— Да могу… я присутствовал на всех их встречах, — прохрипел тот.

— Насколько я знаю, она прикладывала все силы, чтобы уничтожить его… Это что, была лишь видимость? Так?

— Да, Ваше преосвященство… истинно так… но я не виноват в том… я никогда сам даже не разговаривал с ним, — голосок мальчишки срывался, и он снова стал весь трястись, — я ведь не мог ей ничего возразить… я только, что она приказывала, то и делал…