Ярослава Кузнецова - Химеры

"Опомнитесь, братья!"

Мы вам не братья. Выкопайте из могилы вашего лорда Нуррана, который в свое время не удержал Южный берег, говорите о братстве ему. А мы – пираты. Предатели. Неверные наемники.

У машины стоял человек в штатском, без зонта, не обращая внимания на ливень.

– Ваше величество, все готово. Мы ждем только вас.

* * *

– Вали отсюда, пока в отделение не сдали!

Его вытолкали из калитки на улицу, замок защелкнулся.

– Вали, вали, герой! Территория посольства – это другая страна, к твоему сведению. Без документов даже не мечтай.

Охранник беззлобно ругнулся и скрылся в привратницкой. Ветки сирени метались перед фонарем, по стенам ходили тени. По асфальту разбегались пузыри. Поредевшая толпа еще топталась перед посольством, но люди уже расходились.

Он отошел в сторону от ворот и встал у решетки, разглядывая мягко сияющие окна. Его отпустило, совсем отпустило, и он уже не чувствовал ничего, кроме холода и усталости. Да и те были словно не свои.

– Нет, ну вы подумайте! Не насмотрелся я на дорогие лица в родных рубежах, они и здесь мне глаза мозолят. Привет, Нож.

Из посольской калитки только что вышел человек. Теперь он стоял на зеркальном асфальте в рыжем свете фонарей – высокая тощая фигура, распахнутый кожаный плащ, уже заблестевший от дождя, небрежная поза, брюки дудочками, руки – по два пальца – засунуты в тесные карманы. Белые волосы прилипли к черепу, сосульками повисли на лицо. Из-под сосулек ухмыляется щелясто щучий безгубый рот.

Наймарэ. Идиоты. Они конченые идиоты.

– Не рад меня видеть, судя по кислой мине. Ладно тебе буку строить, все свои. Чего ты тут делаешь?

– Звезды считаю, – он поморщился. – И ты прав, глаза бы мои тебя не видели.

– Нож, это пожелание? – наймарэ тряхнул головой, отбрасывая прилипшие волосы, подмигнул. Глаза у него тоже были рыбьи, бледные, слюдяные.

– Иди ты... обратно. Это пожелание.

– Фу-у, Нож осторожничает, на воду дует. Обратно я погожу, у меня отпуск на месяц.

– Отпуск?

– Молодая дама, которая со мной разговаривала, была в расстроенных чувствах. То, что она желала получить, стоило эммм... несколько дороже того, что она предлагала в качестве оплаты... к ее удивлению и разочарованию. Чтобы не разочаровывать прелестную даму еще больше, я пошел ей навстречу, посоветовал хорошенько все обдумать и взвесить. Сделка с Полночью – вещь серьезная, спешка ни к чему. Через месячишко встретимся, еще раз все обговорим. Ну что ты смотришь на меня глазами раненой лани?

– Я смотрю на тебя с отвращением, Асерли.

– Паскудная рожа, правда? – тот разулыбался, показывая мелкие острые зубы, повел плечами, выпятил тощую грудь. – Я в зеркало мимоходом поглядел – отвратное зрелище! Милой молодой даме я тоже не понравился, хоть был галантен, говорил комплименты и ни словом не соврал. Жаль, конечно, но очень уж она расстроена была, кто-то ее обидел, и это, заметь, был не я. Женщину легко обидеть, они такие ранимые, нежные, капризные, упрямые, все делают по-своему, но все равно доверчивые, надо с ними бережней... ну что я тебе рассказываю... за то мы их и любим, правда, Нож?

– Заткнись.

– Некоторых мужчин тоже легко обидеть, – притворно вздохнул наймарэ. – Зато в глазах у тебя появилась здоровая злость, а это приятней, чем уксусная гримаса. Ну ладно, Нож, раз мое общество тебе не по душе, не смею больше навязываться. Удачи и не болей!

Асерли сделал ручкой, повернулся на пятках и потопал в дождь расслабленной походочкой городского прощелыги. Плащ, который он так и не запахнул, болтался у него за плечами и взлетал крылом, мокро и остро взблескивая в свете фонарей.

5.

– Куда пойдем? – Ньет вопросительно посмотрел на спутницу.

– Да куда угодно.

Десире в «Рампе» выпила кофе с ложкой коньяку, и теперь глаза ее блестели, она улыбалась и совсем не выглядела усталой. – Может на набережную?

– Не думаю, что это хорошая идея. Фолари стали беспокойны.

– Почему?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Но я чувствую. Мы же как животные, чуем что-то и воем на луну, а что именно – не знаем.

– Ты не похож на животное.

– Я просто вода. Пена. Порождение реки. Сухой тростник,– сказал он с пафосным подвыванием.

– Ты болтун, – Десире пихнула его острым локтем в бок, Ньет отпрянул, и рамирова куртка натянулась, как парус.

– Ну и что.

Они побрели дальше.

Высокие дома, сложенные из розоватого и серого известняка в сумерках померкли, выцвели. В перекрытых арками проулках светились фонари. Простроченное дождем небо налегало на город, удерживалось на крышах, провисало кое-где вровень с проводами.

Ветер хлопал мокрыми пластами сумрака, обдавал мелкими брызгами – как цветы поливал.

-Вон опять ваши сидят, – хмыкнул Ньет.

– Не вижу.

– Наверху, на карнизе.

Десире послушно всмотрелась в темноту, но нахохлившиеся химерки на поперечине архитрава терялись в тенях.

– Я все же не понимаю, – честно сказал Ньет. – Вы люди. Зачем это?

– Ты фолари. А живешь с человеком. Зачем тебе это?

– Ни с кем я не живу, – сердито ответил Ньет, – Я сам по себе.

– Ну-ну.

Десире похоже на что-то обиделась, но Ньет не понял на что. Он вытянул руку из своего рукава куртки, потянулся, подпрыгнул, обломил ветку сирени. Водопад пахнущих листвой и цветами капель обрушился на него, окончательно вымочив.

– Вот, – он протянул подношение Десире.

– Ну и вид у тебя, – рассмеялась она. – Не подлизывайся. Что вы там своим подружкам носите? Каракатиц?

– Мойву.

– Еще лучше, – Десире хихикнула.

– Ты так и не ответила на мой вопрос, – Ньет кивнул в сторону дома напротив. – Зачем вам все это?

– Мы хотим свободы.

– Свободы сидеть под дождем на карнизе?

– Ты не понимаешь! – Десире заговорила вдруг горячо и убедительно. – Наш мир, человеческий, это только малая часть огромного мира. Если не выйти за его пределы – не увидишь ничего нового. А Полночь – Полночь дарит нам власть над собой, власть поступать, как считаешь нужным. Полночь – это свобода и полет.

– Окстись, Десире, – очень серьезно сказал Ньет, стирая с ее лица холодные дождевые капли. – В Полночи ты не найдешь ни частицы свободы. Не знаю, что там у вас рассказывают, но у полуночных все не так, как ты думаешь. Разве можно назвать свободными созданий, которые не могут появиться в мире людей без позволения их господина, не могут войти ни в одну дверь без приглашения. Они скованы цепями почище ваших.

– Ты очень уверенно говоришь, – девушка не отстранилась, но в голове ее слышалось недоверие. – Что может об этом знать рыбка из городской реки?