Кассандра Клэр - Draco Veritas

— Никто не должен знать про нас, — решительно сказала она. — Никто.

— Ага… Я знаю… его губы спустились к ее шее. — Просто я не люблю врать…

— Это временно, — ее голос чуть захрипел, она обмякла и склонилась к нему, откликнувшись на его поцелуи. Когда он остановился, она разочарованно вздохнула и умоляюще взглянула на него. Его голубые глаза смеялись:

— Говоришь, мы должны уходить?…

— Ну, — шепнула она ему, — может быть, не прямо сейчас… — и она нырнула ему в объятья.

И ночью я поджег любимый дом

Он вспыхнул восхитительным пожаром

Лишь горсточка камней осталась в нем

Да пара сорняков, спаленных жаром.

Воздушные создания ночи,

Напуганные мраком беспросветным,

Примчались к племени гигантскому свечи

Взглянуть — и умереть в горячем ветре.

Из неба в небо уплываю я,

Внимая песням, что поются темнотою

А лодка, что вперед несет меня,

Из рваных крыльев сделанная мною.

Леонард Коэн

Драко сидел на узком подоконнике в своей спальне и смотрел, как над Запретным лесом поднимается солнце. Перламутровое влажное небо уже обожгли показавшиеся над кронами деревьев лучи, кристальный зимний воздух был чист и прозрачен, на небе ни облачка. Кроваво — розовый свет лился сквозь сводчатое окно, и от него лицо Драко приобрело оттенок, которого отродясь у него не было.

Света теперь было достаточно, чтобы без факела или свечи прочитать тот свиток, что передала ему накануне Рисенн. Он был девственно чист, на нем чернело единственное незнакомое слово: Venio.

Драко разжал пальцы, письмо медленно выскользнуло из его руки и вспыхнуло, горстка золы тут же просочилась сквозь камни… Словно этого пергамента никогда и не существовало…

* * *

В комнате с каменными стенами было ужасно холодно. Насквозь промокшие под дождем, они стояли перед зеркалом, Черные волосы налипли Гарри на лоб и казались вздувшимися венами, ресницы слиплись, капли воды слезами текли по лицу… Единственным ярким пятном на его бледном лице были эти зеленые глаза…

— Ну же, Гермиона, что ты видишь?

Она взглянула в зеркало, поверхность его дрогнула и стала серебристо-синей… Гермиона шагнула вперед, и навстречу ей, словно выныривая из-под воды, качнулось изображение: она увидела себя в сухой одежде… глаза широко распахнуты и спокойно — безоблачны… и она была не одна…

Она рванулась к Гарри:

— Это неправда! — потянулась к нему, но он уже ушел, и не было ни смеха, ни песни феникса, ни птиц, ни падающего снега — бесконечная, абсолютная тишина, нарушаемая лишь шумом дождя…

Гермиона подскочила и раскрыла глаза. Веки были тяжелы и сухи от напряжения. Она перевернулась, стараясь не разбудить спящего рядом поверх покрывала Гарри, мертвой хваткой вцепившегося в свой красный плащ… Впрочем, в комнате было достаточно тепло, она не боялась, что он замерзнет.

Повернувшись на бок, она взглянула на него — он спал тяжелым беспробудным сном, стиснув рукой подушку. Этот доверчивый, какой-то беззащитный жест напомнил ей ребенка. Вторая рука, стиснутая в кулак, покоилась у него на животе. Черные прядки лучиками раскидались по подушке, веки чуть поголубели от усталости, а небритый подбородок — он проклюнувшейся щетины. Гермиону почувствовала укол боли от этой смешанной со страхом любви. Она смотрела на его спящее, открытое лицо, видя за ним, как за стеклом, того мальчишку в одежде мешком, с упрямо торчащими волосами, упорного, упрямого, смелого и доверчивого… Она вспомнила, как впервые обняла его…

— …Гарри, знаешь, ты — великий волшебник…

— Ну, не такой, как ты… — тряхнул он головой.

— Что я… Книги, знания, сообразительность… Существуют куда более важные вещи — дружба… смелость и… ох, Гарри, будь осторожен…

Он вспомнила, как увидела его в лазарете… Она была совершенно уверена, что он погиб и, увидев его живым, ужаснулась — ужаснулась тому, что, не потеряв его в этот раз, теперь всегда будет бояться потерять его…

Она тихонько придвинулась к нему поближе, теперь ее рука вздымалась и опускалась в такт его дыханию. Кажется, он напрягся от этого прикосновения… его веки дрогнули и медленно приоткрылись — без очков его глаза напоминали зеленое стекло, обрамленное чернотой ресниц.

Затаив дыхание, она ждала. Рассердится ли он?… Он должен помнить, что было вчера, — что они поссорились… что было потом, как она привела его к себе… Хотя единственное, что он сделал — это рухнул и, отпихнув ее руки, когда она хотела ему помочь с ботинками и мокрой одеждой, немедленно уснул….

Но его глаза были туманны и все еще полны сном, он улыбнулся ей — устало и без всякого удивления, словно ожидал, проснувшись, увидеть ее рядом. Заворочался, повернулся и протянул к ней руки, она нырнула в них, почувствовав волглость его плаща под своими пальцами и его теплое дыхание, щекочущее ей шею и шевелящее волосы… Они замерли и молча лежали так, пока наконец она не почувствовала, что руки его ослабли, он выпустил ее и коснулся пальцами ее лица.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросила она.

Он кашлянул и сморщился.

— В ботинках… в кровати?… Словно кто-то взял клин, привесил на него пару тонн и с размаху вбил мне в голову. За исключением этого — все хорошо, — он улыбнулся. — Кроме того — ты рядом, а это прекрасно нейтрализует все неприятности… — его улыбка исчезла, взгляд стал озадаченным. — Слушай, а мы… ничего ночью не делали?

Она постаралась улыбнуться ему самой сладкой улыбкой:

— Как, разве ты не запомнил наш первый раз?…

Гарри подбросило на кровати, он схватился за голову и застонал:

— О-о-о… — он умоляюще воззрился на нее, — ну скажи мне, скажи, что ничего не было…

Гермиона скрестила на груди руки и прищурилась:

— А что, разве в этом есть что-то ужасное?

— Я ничего не помню — вот что ужасно!

Гермиона тряхнула головой, отбросив назад волосы, и пожала плечами:

— Ты был более чем далек от этого и все, на что тебя хватило — это рухнуть на кровать. После того, как тебе было… гм… дурно и ты уделал все книги в Общей гостиной… — да, не забудь извиниться перед Невиллом.

— А на тебя я не… меня не тошнило?…

Гермиона заулыбалась:

— Ах, как романтично. Нет. На меня тебя не тошнило. И на Драко тоже — думаю, тебя это разочарует. Не могу представить, как ему удалось этого избежать.