Анна Одувалова - В когтях тигра

Ознакомительный фрагмент

Шаги у себя за спиной я услышала слишком поздно. Вскрикнув, повернулась и увидела прямо перед собой парня-корейца. Он хищно улыбался и молчал.

— Что тебе нужно? — выдохнула я и попятилась, но налетела на кого-то стоящего сзади, попыталась рвануть в сторону. Кореец сделал стремительный шаг и, схватив меня за запястья (видимо, чтобы я не попыталась отбиваться), толкнул назад в стальные объятия второго нападающего. Плечи сильно сжали, и я вскрикнула громче, но тут же замолчала, как только стоящий передо мной парень медленно достал нож. Клинок походил на оружие Ком Хена, только лезвие было не огненным, а прозрачно-белым, словно сделанным изо льда.

— Не стоит кричать, — ласково шепнул кореец и нагнулся прямо к моему лицу. Я видела хищные раскосые глаза. Кошачьи — хитрые, опасные. В глубине зрачка плясало пламя, и я понимала, если ослушаюсь, оно вырвется наружу и тогда… я не знала, что случится тогда, но боялась этого так сильно, что даже живот скрутило.

— Что тебе нужно? — повторила я и сглотнула, чувствуя, как дрожат и подгибаются колени. Я бы упала, если бы меня не держали за плечи. Страх липкий, гораздо более острый, нежели ночью, сковывал, заставлял дышать прерывисто. Вонгви я боялась абстрактно. Не знала, что они могут со мной сделать, а вот на что способны несколько отморозков, могла представить отчетливо. Остро ощущая собственную беспомощность, я начала впадать в панику, пыталась вырваться, задергалась, но ничего сделать не смогла. Только плечи сжали сильнее, заставив снова вскрикнуть от боли.

— У тебя есть нечто… — начал парень, осторожно проводя лезвием плашмя по моим губам, а потом спустившись по подбородку к горлу. — То, что принадлежит… — Он замер, и я думала, что он скажет «мне», но парень с некоторым усилием произнес: — Моему саджин-ниму.[4] Эту вещь он искал очень долго. Если ты отдаешь ее, останешься жить… нет — мы отберем силой. В этом случае ты умрешь. Ты ведь не хочешь умирать?

Я судорожно сглотнула, боясь даже помотать головой, и пискнула:

— Не понимаю…

Не представляла, кто такой саджин-ним, но по голосу чувствовала — кто-то важный. Пугающий меня парень с кошачьими глазами словно принюхивался. Он наклонился так близко, что я могла разглядеть жесткие ресницы и почувствовать едва уловимый запах дорогого табака.

— Понимаешь! — словно припечатал он. — Я уверен, что ты понимаешь. Вряд ли у маленькой глупой агасши[5] так много антикварных вещей с Востока, с которыми в последнее время случилось нечто странное… Правильно ведь? Или ты хочешь меня удивить и скажешь, будто у тебя где-то припрятана целая сокровищница?

Нож повернулся, и теперь в горло упиралась острая кромка — нажмет посильнее — и все: «Прощай, Лика Романова!» Парень заметил в моих глазах страх и с нехорошей улыбкой чуть надавил, заставив лезвие впиться в кожу. Из глаз брызнули слезы, но не от боли, а от ужаса и невозможности что-либо изменить. Я себя чувствовала совершенно беспомощной. Шею обожгло — боль не сильная, но я ощутила, как по коже потекла теплая струйка крови.

Кореец посмотрел мне прямо в глаза, убрал нож, а потом наклонился и медленно провел языком по шее, слизывая кровь. Я содрогнулась от отвращения и ужаса, дернулась, но мне не дали отстраниться.

— У тебя время до завтра. Поняла? — Он отступил и облизнул нижнюю губу — сексуально, чувственно, и я ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. — Потом отберу силой. Ты ведь этого не хочешь?

Я замотала головой, чувствуя, как меня колотит крупная дрожь, трясутся руки, а из горла дыхание вырывается с хрипом и рыданиями.

— Вот и хорошо. — Кореец почти нежно поправил мой шарф, видимо, закрывая рану, которая, судя по ощущениям, почти не кровоточила.

Плечи отпустили, и я пошатнулась.

— А это напоследок, — шепнул мне на ухо парень и, отступив, сделал странное движение руками. Словно пытался слепить комок наподобие снежного. Я с ужасом заметила, как воздух уплотнился, стал вязким, похожим на переливающийся мыльный пузырь, внутри которого гуляет буря. Потом кореец замахнулся и пустил «снаряд» мне в солнечное сплетение. Я охнула и упала на колени. Показалось, будто вышибли из легких весь воздух. Слезы лились, не переставая, и последнюю фразу я почти не услышала.

— Это чтобы ты поняла — я не шучу. Либо приносишь завтра то, что должна, либо умрешь. Поверь, эта маленькая демонстрация даже не сотая часть того, что я могу с тобой сделать. Усвоила?

Я не заметила, когда они ушли, и не могла заставить себя даже подняться. Так и сидела на коленях на мокрых пожухлых листьях под моросящим дождем. Мне никогда в жизни не угрожали, и меня никогда никто не бил. Так страшно не было даже вчера ночью, когда похожие на сладкую вату вонгви загнали меня в угол у дивана и намеревались сожрать. Тогда все походило на плохо срежиссированный фильм, сейчас происходящее было отвратительно реальным. Еще вчера я и помыслить не могла, что со мной может случиться подобное. Я всегда жила совсем в другом, безопасном и уютном, мире. Сегодня он разлетелся на сотню осколков, заставив меня с головой окунуться в пугающую враждебную реальность, где я себя чувствовала ничтожным муравьем, которого очень легко раздавить.

Паника накрыла с головой, мешая рассуждать здраво, и я, как только смогла сдвинуться с места, сразу рванула в универ, даже не подумав привести себя в порядок. Мне нужно было как можно быстрее найти Ком Хена и забрать у него шпильки. Я не хотела ждать до завтра. Предпочитала уже сегодня закончить этот кошмар и отдать корейцу пинё. Все дело в них, я была уверена. Не знала, как он понял, у кого артефакт, но, видимо, Ком Хен оказался прав. За шпильками охотились и ждали их пробуждения. Сто лет — долгий срок. Если про пинё не забыли, глупо пытаться их скрыть, нужно выполнить требования. И после этого, возможно, моя жизнь вернется в прежнее спокойное русло. Сейчас проблемы из-за ненависти одногруппниц и нелепых сплетен казались надуманными и мелкими. У меня и мысли не возникло сомневаться в словах корейца. Я знала, завтра он меня без сожаления убьет, и никто не встанет на мою защиту. Вчера Ком Хен оказался неподалеку случайно, а уже сегодня удача мне изменила.

Проблема была в том, что я не знала адреса Ком Хена, и даже номер телефона в сумке отыскать не смогла. Несколько раз с рыданиями перевернула все содержимое, высыпала помады, пудреницы и блокноты в пожухлую траву, а потом вместе с листьями засыпала обратно в сумку, но визитки не было. Она словно в воду канула как раз тогда, когда оказалась так нужна. Впрочем, позвонить я бы ему в любом случае не смогла, так как осталась без мобильника. Поэтому и помчалась в деканат, не заботясь о том, как выгляжу и что обо мне подумают. Внешний вид волновал меня сейчас меньше всего.