Александр Сухов - Охотник. Дилогия

Ознакомительный фрагмент

Для нашего героя время как будто замедлилось. Он успел хладнокровно оценить диспозицию и посчитал излишним тратить пулю на неопытного птенца.

«Завалю молокососа дробью, – мысленно решил он, – а мамашку с папашкой нашпигую ляписом».

Молодой вампир успел сделать лишь пару шагов, а палец Глана уже начал выбирать свободный ход спускового крючка. В это же время откуда ни возьмись в помещении промелькнула черная молния и устремилась наперерез юнцу, безрассудно прущему прямиком на стволы Волыны.

Наконец палец Охотника преодолел легкое сопротивление спускового устройства, привычно громко бабахнуло, отдача заставила оружие слегка дернуться в сильных молодых руках.

И только тут до сознания нашего героя дошло, что полновесный заряд серебряной дроби попал не в самонадеянного птенца, а в широкую грудь чадолюбивого батюшки. Это именно он был той черной молнией, метнувшейся наперерез безрассудному сыну и заслонившей его от верной гибели. Несмотря на полученную рану, отец схватил чадо за шиворот и с силой отбросил назад, что-то громко шипя при этом на языке ночного народа. Посланный в недолгий полет твердой отеческой десницей юноша врезался головой в каменную стену пещеры и на какое-то время затих. Тут встрепенулась стоявшая до этого в полном оцепенении мамочка. Дама громко завизжала, словно механическая пила, и бросилась к сыночку. А отец семейства тем временем обернулся к Глану, поднял правую руку в интернациональном жесте, обычно предшествующем началу мирного диалога, и проскрипел на языке людей:

– Постой, человек! Не стреляй! Я знаю, что с помощью своего ужасного оружия ты вполне способен уничтожить меня, а также жену и сына. Предлагаю обсудить сложившуюся ситуацию.

Палец Глана уже успел выбрать свободный ход спускового крючка Волыны, однако в последний момент остановился. Речь вампира, хоть и казалась неудобоваримой для человеческого уха, но понять, чего, собственно, он добивался, было несложно. Молодой человек ослабил палец даже с определенной долей радости, поскольку почему-то не испытывал желания убивать эту троицу, даже несмотря на провокационный выпад птенца.

– Хорошо, поговорим, – по возможности спокойным голосом ответил он и, не опуская оружия, сделал шаг внутрь пещеры. – Однако предупреждаю, в магазине моего огнестрела три десятка жалящих ос, начиненных чистейшим ляписом. Надеюсь, объяснять мудрому дайману, что это такое и как действует оно на организмы ночных охотников, будет излишним?

– Понимаю, понимаю, – кивнул вампир и, показав рукой на свою дымящуюся грудь, попросил: – А теперь, человече, позволь мне какое-то время заняться собой. Серебро хоть и не смертельно для высшего вампира, но все равно при попадании внутрь доставляет невыносимые муки.

– Не возражаю, уважаемый дайман…

– Карис-заб-Хабра, – учтиво расшаркался вампир.

Глан хотел было, в свою очередь, представиться, но вовремя вспомнил, какую власть над человеком может заполучить опытный чернокнижник, зная его полное имя. Поэтому он лишь сдержанно произнес:

– Называй меня Охотником, почтенный Карис-заб-Хабра. Что же касается твоего лечения, я подожду.

Поблагодарив юношу легким кивком, дайман потянулся, развел руки в стороны, закрыл глаза и замер на пару минут. Вскоре грудь его еще сильнее задымилась, и из прорех прорванной одежды начали одна за другой вываливаться серебряные дробины. Наконец организм вампира полностью освободился от ядовитого металла. Карис открыл глаза, с облегчением вздохнул и, обратившись к Глану, как ни в чем не бывало продолжил:

– Спасибо, человече, жгло, понимаешь, невыносимо. Теперь намного лучше, можно хотя бы с мыслями собраться…

– Пожалуйста, уважаемый дайман, только побыстрее излагай то, что ты мне хотел сказать. Как говорится: время – деньги.

– Понимаю, понимаю, – покачал головой высший вампир, при этом сердито зыркнул на своего любимого сыночка, успевшего к тому времени прийти в себя, как бы предостерегая неразумное чадо от необдуманных поступков, – вы, люди, – племя торопыг и ушлых проныр. А мы-то в свое время обрадовались, дескать, плодовитое стадо прямо к нашему столу, к тому же беззащитное, слабое, короче – кормушка до скончания веков. Ан не тут-то было! Все вышло совершенно иначе: теперь вы здесь хозяева, а мы вынуждены бежать, благо есть куда. Видишь, Охотник, этот портал? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Мы уйдем в Полуночный мир и больше никогда не появимся на Хаттане, поэтому прошу тебя отпустить нас с миром.

– Да ради Всеблагого Создателя! – широко заулыбался Глан. – Вообще-то я и не собирался вам препятствовать, и если бы не моя неуклюжесть и неуемная горячность твоего птенца, все обошлось бы вполне благополучно. Смею надеяться, мой выстрел не нанес тебе слишком уж значительного ущерба.

– Ну что ты, что ты, человече, я давно уже вышел из того юного возраста, когда панически боишься серебра и осины. Однако идея начинять пули ляписом воистину подсказана вам самим Вельхом. Не знаю, по какой причине Темный Бог отвернулся от своих верных слуг – вампиров и благоволит к суетливым людишкам. Воистину пути богов неисповедимы. Впрочем, сейчас речь не об этом. Люди оказались сильнее детей ночи, как и всех прочих народов Хаттана, только те, в отличие от нас, об этом еще не подозревают. Речь сейчас обо мне и моем семействе, с одной стороны, и тебе – с другой. Отпуская нас, ты, сам не ведая того, совершаешь неоценимое благодеяние для всего ночного народа, ибо именно я являюсь главным прародителем клана Хабра, а этот излишне пылкий вьюнош, – дайман указал рукой на своего отпрыска, – будущий основатель новой ветви Хабра Абдахх. Хотя вряд ли тебе интересны все эти избыточные подробности.

– Ну отчего же, – попытался возразить Глан, однако без особого задора, потому что на самом деле ему было действительно неинтересно.

– Короче, так, человече, мой долг требует от меня, как властителя клана, наградить тебя, как говорят у вас, по-царски. Но в данный момент у меня за душой нет ни злата, ни каменьев самоцветных, ни артефактов магических.

С этими словами дайман вытащил из кармана своего камзола девственно чистый носовой платок. Затем засучил левый рукав и неуловимым движением полоснул в районе запястья своими острыми, как бритвы, клыками. Раны были довольно глубокими, и, несмотря на феноменальную способность ночного народа к регенерации, кровь из растерзанных вен буквально забила фонтанами. Не теряя времени даром, Карис-заб-Хабра прикоснулся платком к запястью так, чтобы кровь хорошенько пропитала хлопчатобумажную ткань. После того как он оторвал платок от своей руки, на месте глубокой и страшной раны остались лишь две розовые полоски, которые тут же на глазах у пораженного до глубины души юноши побледнели, а затем и вовсе пропали.