Сергей Волков - Затворник

— Что не весел, а, брат! — закричал он, смеясь — Погляди, что кругом, какой праздник, а! А дело какое сделали! Ну, развейся хоть разок!

Пила смеялся в ответ:

— Веселись, брат!

— Пошли с нами! — не унимался Хвост — Там попляшем, тут борозду пропашем! — добавил он вполголоса, и снова загоготал. — Давай, пойдем! Девки ждут!

— Ступай, я посижу…

— Эх, бра-а-а-а-ат! Ну и скучный ты человек! — засмеялся Хвост, снова уносясь в круг девушек — как нырнул в море улыбок, цветов и пестрых платьев.

— Вот этой рукой! — доносился до Пилы шепелявый голос — Этой самой, семерых ыкунов уложил, я не я буду!

— Семерых одной рукой?! — звенели в ответ другие голоса, чистые, радостные и восторженные — Наверное, еще и одним ударом?

— Не-е-ет! — спешил отказаться Хвост — Ударом только шестерых! А седьмого — плевком добил!

Люди из-за столов как пропадали. Сначала, глядишь, сидят по своим местам, потом, не успеешь глазом моргнуть — уже пляшут возле костров. А еще миг — и оттуда как ветром сдуло, да заодно и девок, с кем плясали…

Уже совсем стемнело, а Пила все сидел один, и в задумчивости смотрел на стол, словно там, перед ним, лежала его собственная история, которая сегодня закончилась, и была видна вся от края до края. От того, такого далекого дня, когда их с Краюхой застал на бережку странный проезжий, и до сегодняшнего, всем такого радостного вечера. Пила как взглядом окидывал эту историю, и в его взгляде была печаль и горечь. В его мыслях вновь ожили — и явственно, нельзя было только пощупать — и те дни, когда Пилу мучили страх и сомнения о судьбе младшего брата, а потом — мучила тоска по нему… И ыканин, что спал на земле, не чуя нависшей над ним гибели — Пила снова мысленно держал в руке топор, снова чувствовал пятерней его тяжесть — совсем так, как Клинок ладонью чувствовал перед битвой свой молот — но Пила, как и тогда, снова не мог опустить оружия на беззащитного человека, пусть хоть семь раз врага, не мог даже представить себе, как возможно сделать такое… И другой степняк — худощавый десятник в летах, бесстрастно глядевший прямо перед собой, когда князь, тогда Смирнонрав, а ныне — Защитник, заносил над ним меч. А вместе с этим десятником — еще три сотни ыкунов, убитые в день, когда судьба войны уже решилась, когда победа уже была за ратаями, и всякая новая смерть была напрасной, глупой и страшной ошибкой; и пустые глаза десятилетней старушки близь пепелища великого города. Таким запомнился Пиле его путь, и всеобщая радость, царившая теперь, не могла пересилить этого воспоминания. Песнь о князе Защитнике и его витязях, которые спасли от нашествия Каяло-Брежицк, будет величественной, а песня о горюченце Пиле, если кто-то когда-нибудь сложит и пропоет ее — страшной и тоскливой…

На улицах Каяло-Брежицка было тихо, когда Пила шел по ним на Струг. С реки, доносились в ночи отдаленные крики, смех, и музыка, а в самом городе нарушал безмолвие разве что случайный возглас, или громкий разговор двух подгулявших. Пила прошел по мосту и поднявшись на Струг, через распахнутые ворота вошел на княжеский двор.

— Нагулялся, что ли? — спросил его одинокий стражник у ворот.

— Да. — ответил Пила.

— Может, постоишь за меня тогда? — предложил отрок.

— Нет.

Пила думал, что и в постели его не оставят прежние мысли, и не дадут уснуть. Но придя через безлюдную хоромину в свою с товарищами каморку, он лишь коснулся лавки, и усталость сегодняшнего дня и всего похода разом взяли свое. В минуту парня окутал сон. Даже свечу, горевшую на столе, Пила не успел задуть.

Постучали в дверь. Пила, очнулся, и только тогда понял, что засыпал. Не очень толстая свеча не прогорела и на четверть. За окном едва-едва занимался свет. С дальних берегов реки через ночную тишь все так же доносились песни, музыка и смех.

Снова стук. Пила понял, что входя в комнату, по привычке заперся, как от врага. Он поднялся с лавки, открыл, и в один миг, не спросив разрешения, в комнату вошла Лиска. Вошла — и снова задвинула засов.

— Ты… — только и успел промолвить Пила.

— Я! — сказала Лиска, и обняв его за плечи, жадно поцеловала в губы — так, что дышать парню стало нечем, а как дышать через ноздри он от изумления позабыл.

— Да как… — пробормотал он, освободившись.

— Вот так! — сказала девушка, напирая на него, и оттесняя к лавке, осыпая поцелуями губы, лицо, руки и шею — Ты совсем глупый, я смотрю! Забыл… — она словно задыхалась от волнения и страсти — Забыл, какая ночь сегодня…

Ранняя в священную ночь заря уже вовсю осветила Струг, но лишь едва-едва начала устанавливаться тишина по обе стороны Черока.

Пила с Лиской лежали, тесно прижавшись к друг другу на узкой для двоих лавке. Миротворка гладила его космы, а дубравец обнимал ее, и на этот раз сон парня не брал. Ему впервые за много дней вдруг стало спокойно, и даже хорошо.

— Как ты нашла-то меня? — спросил Пила.

— А что тебя искать? Шла с реки, увидел свет в окне и решила зайти.

— А если бы кто-то другой оказался, тогда что?

— Ничего. Развернулась бы и ушла. Вот великое дело! Я тебя искала. Весь берег обошла, где ваши сидели. Ко мне привязывались, наверное, девятью девять раз, а я их всех только за папоротником посылала. Потом уже сама поняла, что ты сюда вернулся.

— А если отец узнает?

— Не узнает. А узнает — ну и пусть. На то и огненная ночь. Я бы отцу сама сказала — вздохнула Лиска — чтобы он к тебе посылал сватов… Но он, знаешь… Он ведь сам без родителей рос, бездомным, у него все богатство было — рубаха да дырявые портки! Из такой-то нищеты он выбился в известные люди, стал ключником у самого князя. Нам с сестрой он приготовил такое приданное, что борярышням впору. Он нас никогда в жизни не выдаст за простого пильщика — не допустит, чтобы мы, и наши дети — его внуки, голодали и жили в бедности, как он жил…

— Так постой… — Пила, повернувшись спиной к стене, чуть отстранил от себя Лиску и взглянул в ее удивительные глаза — зеленые посередине и светло-карие по краям.

— Чего? — спросила Лиска.

— Князь ведь сказал, что весь полк берет себе в дружину. Значит, и меня тоже. Я теперь не простой гражданин, а княжеский дружинник!

— Точно… — прошептала Лиска — Ты ведь теперь сам боярин, да не последний! — и засмеялась — Ты погляди, какой боярин выискался!

Девушка смеялась, а Пила крепко прижал ее к себе, и подумал, что каких только чудес на свете не бывает…

А спустя пять дней в Струг-Миротворов прискакал срочный гонец из Стреженска. Грамотой, которою он привез, Лев приказывал Смирнонраву вернуться в его удел в Засемьдырье, Стройне — прибыть в столицу и принять от великого князя положенную честь и содержание, туда же явиться своему дружиннику Коршуну, но уже на суд, за измену и самовольный уход с войны. А большому боярину Скале Лев повелевал занять место Каяло-Брежицкого воеводы и наместника Степного Удела.