Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга1.

— Невероятно! Но как различают каждого Генриха Генриховича?

— По номерам. Всем мальчикам в их роду при рождении присваивают порядковые номера. Наш Генрих Генрихович — как раз сто пятнадцатый, а его кузен — сто семнадцатый.

Остолбенеть навечно! Интересно, каково чувствовать себя больше-сотни-какимтовичем?

На последних аккордах танца, повернув голову, я увидела неподалеку еще одну пару — Мелёшина и его блондинку. Он крепко прижимал девушку к себе, поглаживая по оголенной спине, а потом поцеловал затяжным глубоким поцелуем. Чтобы все знали, кто и кому принадлежит в этом зале.

Естественно, танец с профессором не прошел впустую. Едва музыка стихла, и Альрик проводил меня к фуршетному столу, как к мужчине бросилась орава девиц в сверкающих и переливающихся платьях. Меня оттолкнули в сторону и наступили каблуком на ногу. Наверняка специально, чтобы в моем лице стало одной конкуренткой меньше. Подумаешь! Не очень-то и хотелось.

Заиграла следующая мелодия, и солист запел романтичную песню. Альрик обречен, — подумала я, наблюдая, как на нем повисла незнакомая девушка в золотистом одеянии.

На другом конце зала мелькнула русая макушка Пети. Подхватив заждавшуюся меня песочную корзиночку, я собралась пойти к нему, как вдруг с другой стороны стола остановилась ярко накрашенная девица в темно-бардовом платье с глубоким декольте. Сузив глаза, она хищно следила за моими движениями, судорожно прихлебывая большими глотками янтарную жидкость из граненого бокала.

— Везет же некоторым дурындам, — сказала она и вдруг с силой грохнула бокал об пол. На нее стали оборачиваться любопытствующие.

Девица наклонилась и, разорвав платье от подола и до ягодиц, пьяно шатаясь, полезла на стол, роняя с него расставленные фужеры, блюда, тарелки и графины с напитками. Звон бьющейся и гремящей посуды привлек еще большее число зрителей.

Наконец она взобралась на стол.

— Эхма! — крикнула и топнула ногой. Феерично, ничего не скажешь. Я отодвинулась в сторону, пропуская зрителей, которые начали слетаться на халявное представление, словно мухи на мед. Кто-то громко засвистел, и девица, эротично извиваясь под музыку, принялась самым натуральным образом устраивать стриптиз, задирая платье и оголяя различные части тела. Под дружный свист и поощряющие аплодисменты, окруженная плотным кольцом зрителей, танцорша искусно виляла попой, томно вздыхая в голос.

Я сообразила, что настал подходящий момент, чтобы незаметно уйти с мероприятия под названием «счастливый Новый год», и поэтому не видела, как упирающуюся стриптизершу тщетно пыталась стащить со стола охрана. В ответ девица визжала ультразвуком, нехорошо ругалась, кидалась фруктами в преподавателей и устроила погром, заснятый многочисленными зрителями бесплатного шоу. Ликвидировать безобразие удалось, благодаря мощнейшим заклинаниям обездвиживания и кляпозатыкания. А последствия безобразия целую неделю потом оттирали вручную наиболее активные свистуны и болельщики стриптизерши.

До полуночи оставалось двадцать минут. Встречу новый год там, где меня ждут — на чердаке. Забрав куртку (раздевалка работала по такому случаю), я залезла в люк, отбросив неподъемную крышку. Пройдя к окну, выглянула наружу, вдохнув влажный прохладный воздух, и запоздало почувствовала, что нахожусь не одна в холодном помещении.

Света, даваемого заоконной праздничной иллюминацией, хватило, чтобы разглядеть в углу парня. Он сидел на полу, подтянув к себе колени и обняв их руками.

Я не испугалась. В праздничную ночь не пугаются, тем более в институте. Немножко разочаровалась тем, что считала уединенное место своим, а оказывается, оно пользовалось популярностью.

— Не бойся, — сказал тихо парень.

— Я и не боюсь. — Подошла и села рядом. — Почему ты не на вечере?

Он усмехнулся:

— Нам нельзя.

— Кому «вам»? Вместо ответа парень выставил руку в полоску бледного света. По желтому рукаву я догадалась, что передо мной горнист. Еще один!

Приглядевшись внимательнее, определила, что незнакомец красив: черноволос, с четко проведенными бровями и густыми бархатными ресницами. Да ведь это горнист, по которому страдала Аффа! Хорош чертяка. Не зря соседка запала на него.

— Я не съем, — тихо повторил парень.

Вместо ответа я достала из сумки стопку бутербродов в салфетке, спертых с фуршетного стола. Отдала их горнисту, а себе оставила один, с ветчиной и салатным листиком.

— С наступающим.

— Спасибо, — не стал отказываться парень. — Тебя тоже. А почему ты здесь?

— А-а, — махнула я рукой. — Скучно.

Хотя какое там скучно. Там, наверное, веселье в разгаре. Толпы стриптизерш угробляют острыми шпильками новые скатерти-самобранки.

Мы ели и смотрели в окно, за которым расцветали залпы далеких предновогодних салютов.

— Красиво, — сказал парень. — Каждый год красиво.

Ничего себе! Значит, он всю жизнь встречает новый год в одиночестве на чердаке? Об этом я не преминула спросить. Черноглазый красавчик негромко рассмеялся.

— Всего лишь третий.

— Моя подруга очень хочет с тобой познакомиться. Вы случайно столкнулись два года назад.

— Вряд ли получится, — сказал он. — Через неделю я уезжаю домой.

«Домой» — короткое и болезненное для меня слово. Парень скоро уедет туда, где его ждут и где по нему скучали несколько долгих лет.

— Жаль. А где ты живешь?

— На западном побережье.

— На западном? — переспросила я удивленно.

— Да, — ответил горнист. — Значит, ты наслышана о наших местах?

— Не так, чтобы уж очень, — ответила как можно равнодушнее.

Кто не знает о западном побережье? Вернее, толком никто не знает, но слухи помогают.

Западное побережье. Изолировано от мира двойным забором колючей проволоки и шестью метрами вспаханной полосы, военными патрулями вдоль границы и собаками вроде Монтеморта, рыскающими в узком пространстве проволочной преграды и обученными разрывать любые движущиеся объекты. Каторга. Край света. Мир мятежников, побежденных в войне полувековой давности, и прочего преступного сброда в довесок.

Отец, называя меня бестолочью, неудачницей или обузой, неизменно добавлял эпитет «каторжанская», подразумевая, что падать ниже некуда, итак нахожусь на дне по шею в г*вне.

Сидящий рядом парень не походил на отпетого уголовника, более того, имел утомленный и уставший вид.

Вдалеке бабахнул салют, и в небе расцвел гигантский малиновый шар, распавшийся на тысячи маленьких фонариков, разлетевшихся в разные стороны. Новый год вступил свои права.