Гарри Тертлдав - Мечи легиона

— Ну конечно, о чем разговор, — тут же сказал ему Марк. — Ты не будешь возражать, если я спрошу у тебя о причине отлучки?

Ветеран, обычно такой прямолинейный, на этот раз выглядел растерянно. Он явно не собирался ничего выкладывать.

— Да я тут подумываю одолжить лошадку у хатришей и немного прогуляться. Посмотрю достопримечательности, так сказать.

— Достопримечательности? — Марк ошарашенно уставился на своего друга. Скавр не мог бы представить себе человека, менее подходящего для роли праздного и любопытного зеваки, чем Гай Филипп. — Но что интересного, во имя всех богов, можно увидеть в этой голой степи?

— Ну… например, места, где мы уже побывали раньше, — уклончиво ответил старший центурион. Он переминался с ноги на ногу, как маленький мальчик, которому приспичило в туалет. — Я мог бы побывать, к примеру, в Аптосе…

— Да что ты потерял в этой дыре… — начал было Марк и тут же прикусил язык. Известное дело — что. А вдова Форкия? Если Гай Филипп в конце концов решился ухаживать за Нерсе Форкайной, это его личное дело.

Трибун сказал ему только одно:

— Береги себя. По дорогам еще бродит немало йездов.

— Беглецов я не боюсь, но по этим землям прошла армия Авшара — вот что меня беспокоит.

Ветеран выступил в путь через два часа, неловко сидя в седле одолженной у Пакимера лошади, однако стараясь выглядеть уверенно — как во всем, что он делал.

— Поехал за своей милой, а? — заметил Виридовикс, наблюдая за тем, как римлянин едет мимо могильщиков, занятых своим грустным делом.

— Да. Хотя я сомневаюсь, чтобы он признался в этом даже себе самому.

Вместо того чтобы посмеяться над центурионом, Виридовикс тяжело вздохнул:

— Надеюсь, он найдет ее живой и невредимой и привезет сюда. Даже такой старый чурбан заслужил немного счастья.

Горгид проговорил по-гречески, и Марк перевел его слова Виридовиксу:

— «Никого не зови счастливым прежде его смерти».

Грек добавил не без яда:

— То, что предмет чьего-то обожания находится рядом, еще не гарантирует счастья, смею тебя заверить.

Трибун и кельт сделали вид, что не расслышали. После битвы Ракио заехал в лагерь легионеров лишь на несколько минут — забрать свои пожитки, оружие и доспехи. Ирмидо ушел со своим новым другом-намдалени, не сказав Горгиду даже слова на прощание.

— А, нечего тут стоять с унылым видом и жалеть меня, — резко бросил Горпц. — Я ведь с самого начала знал, что он пустой человек. Впрочем, надо отдать ему должное, он другим и не прикидывался. «Верность — это для женщин…» Моя гордость не пострадала, чего не скажешь о сердце, но это-то я как раз переживу. Лучше уж так, чем терзаться долгой печалью по верной, невозвратно погибшей любви…

На несколько мгновений все трое погрузились в свои думы. Горгид вспоминал Квинта Глабрио, Виридовикс — свою Сейрем, а Марк думал о Хелвис.

Именно мысль о том, что он может потерять вторую любовь так же страшно, как потерял первую, сдержала первый порыв Марка — побежать к Туризину и потребовать, чтобы тот выполнил условие их сделки. Раны, полученные в битве, уже заживали. Но когда Скавр случайно коснулся другой раны — той, что нанесла ему Хелвис, — душа заныла так, словно все случилось только вчера. Марк понял, что смертельно боится пережить новую утрату.

И что теперь делать? Зарыться куда-нибудь поглубже в песок, под камень? Закрыться раковиной, как улитка? Так и просидеть, съежившись, из одного только опасения вымокнуть под новым дождем?

Ответ на этот вопрос пришел из глубины его души — тихий, но очень твердый.

Нет.

халогаи, стоявшие у шатра Императора, уже привыкли к тому, что трибун то и дело испрашивает аудиенции у их повелителя. Они отсалютовали Марку, ударив сжатыми кулаками по груди. Один из них нырнул в шатер, чтобы узнать, как долго придется ждать Скавру.

— Скоро ты увидишь Его Величество, — обещал он, появляясь снова.

Но в действительности прошло почти полчаса. Марк поболтал за это время с халогаями, рассказал им пару-другую историй, выслушал в ответ еще с десяток… Напряженное ожидание стянуло желудок, как скверный обед.

Гликий высунул голову из шатра и огляделся, моргая от яркого солнечного света. Увидев наконец римлянина, он произнес:

— Автократор желает видеть тебя сейчас.

Скавр двинулся вперед на ватных ногах. Туризин поднял голову. Он сидел над грудой пергаментов — ненавистная для Гавра работа. Теперь, когда враги Видесса были усмирены (по крайней мере, на время), Туризину пришлось снова вернуться к административным и финансовым делам.

Император сдвинул стопку документов на край стола и вздохнул с явным облегчением.

— Ну, что тебе нужно? — спросил он ровным тоном.

— Вероятно… — начал было Марк и ужаснулся сам себе.

Первое же слово прозвучало нервным кашлем, сухим и коротким. Марк собрался с духом и попытался снова начать разговор:

— Вероятно, будет лучше, если мы поговорим, как говорится, под розой.

Гавр нахмурился. Трибун покраснел, сообразив, что буквально перевел незнакомое видессианину латинское выражение. Он разъяснил смысл этих слов.

— Под розой, говоришь? Мне зто, пожалуй, нравится, — произнес Император. Он отослал Гликия и снова повернулся к Скавру; на этот раз выражение его лица было выжидательным. — Итак? — быстро сказал он, скрестив руки на груди.

Даже в простой льняной тунике и широких шерстяных штанах Император излучал властность. Он сидел на троне Видесса уже три года и многому научился за это время. Марк ощущал его силу, хотя на республиканца-римлянина она давила и вполовину не так тяжко, как на любого видессианина.

Скавр глубоко вздохнул и вдруг, словно желая одолеть свою неуверенность, сломя голову бросился вперед:

— Мы договаривались в Видессе о том, что после уничтожения Земарка ты будешь считать меня женихом своей племянницы — если, конечно, Алипия не против.

— Разве у нас был такой договор? — лениво переспросил Туризин, скрестив пальцы и щурясь. — Насколько я помню, при этом разговоре не было никаких свидетелей.

— Ты хорошо знаешь, что сделка была заключена! — выкрикнул трибун. Он был сбит с толку и почти не владел собой. Вот уж чего он не ожидал от Гавра — так это того, что тот вздумает отказаться от собственных слов. — Фос слышал твои слова, если их не слышал никто другой.

— Ты не многого добьешься у меня, упоминая имя Доброго Бога. Я отлично знаю, что ты язычник, — усмехнулся Туризин и добавил задумчиво: — Если быть справедливым, то следует признать: ты никогда и не пользовался этой уловкой. Или ты сейчас скажешь мне, упрямец, что все-таки решил принять истинную веру Фоса?