Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца

Коротко кивнув, он отступил. Он вовсе не был юнцом, этот рождённый-в-седле Эрухайа, морщины и шрамы покрывали его жилистые руки и суховатое лицо узором прожитых зим. Но приглядываться к нему было некогда, теперь вперёд шагнул его спутник, мощный детина — когда он вошёл, в комнате стало тесно, — и пророкотал:

— Я — Уршграх. За мной — две тыщи копейщиков. Полтыщи — гоплиты. Они будут у реки за Недреззаром. Завтра, ещё до заката. Утром пойдут дальше. Через Сакр. У них приказ — ждать основное войско под Шушаном. Если не догоним раньше.

У него был тяжёлый голос и манера рубить короткие фразы — так говорят те, кто не привык тратить слишком много слов. И вообще предпочитает выражать свои мысли не при помощи языка.

Конан посмотрел на мощные руки, даже сейчас, в расслабленном состоянии, оплетённые тугими верёвками жил, и довольно осклабился:

— Мы благодарны королю Аскарии и с радостью принимаем его помощь! — тут он заметил у самой двери бледное лицо анакиевского гонца, и улыбка его стала злорадной. Не иначе, как Митра сегодня особенно благосклонен к своему приверженцу и позволяет одной стрелою убить сразу двух куропаток!

Он повысил голос:

— А чтобы славный Рейшбрааль не сомневался в нашей благодарности, я сейчас же велю отослать ему вот это, — он взял со стола один из заранее приготовленных пергаментов, поднял его над головами присутствовавших и пояснил, — Это — патент на льготную торговлю с Аквилонией. Гарантирует отсутствие пограничной караванной виры и две зимы беспошлинной торговли на рынках Тарантии для любого аскарийского купца, а также пожизненные льготы.

Наверное, если бы король Аквилонии вдруг превратился в запретно-священного Золотого павлина или кукарекнул, вспрыгнув с ногами на стол — это произвело бы куда меньшее впечатление на присутствовавших. Шемиты на несколько мгновений даже дышать забыли, вперившись жадными взорами в вожделенный пергамент, только охнул слабо кто-то из задних — кажется, как раз таки гонец незадачливой Анакии. Ох, трижды прав был канцлер великой короны — они действительно ставят ценность пергамента куда выше доблести клинка.

Эрухайа, надо отдать ему должное, опомнился первым:

— Благодарность короля Аквилонии… — он кашлянул и качнул головой, словно чему-то удивляясь, — носит поистине королевский размах.

…Когда немного позже Конану доложили, что гонец из Анакии забрал на конюшне свежего коня и ускакал, нещадно его нахлёстывая, прямо в ночь, даже не заглянув на кухню, он только расхохотался.

Рассказывать прекрасной Нийнгааль о вчерашнем кошмаре было до невозможности приятно. Она умела слушать — не перебивая, но очень заинтересованно. Да и само то, что Атенаис хоть чем-то оказалась полезной такой женщине, наполняло сердце дочери короля Аквилонии дивным восторгом.

Атенаис и сама не заметила, как увлеклась и рассказала всё — не только про убийство Зиллаха и страшную резню в замке, закончившуюся для неё безумной скачкой сквозь ночь в обществе отвратительного Закариса, но и про утомительную дорогу в Асгалун из прекрасной Тарантии, про вечно перестраивающийся дворец своего великого отца и мерзкие выходки младшей сестрицы.

— Бедняжка, — Нийнгааль сочувственно кивнула, протянула руку и прохладными пальцами погладила Атенаис по щеке. — Тебе столько пришлось пережить…

От неё пахло родниковой свежестью и влажными цветами с затенённой лесной поляны. Атенаис в смущении опустила запылавшее лицо — во время рассказа она увлеклась и забыла, как отвратительно выглядит и пахнет сама. Но сейчас осознание этого вернулось, и сочувствие прекрасной Нийнгааль разрывало ей сердце.

— Эй, вы, там, — бросила Нийнгааль через плечо с непередаваемым презрением, — натаскайте воды, я запылилась в дороге и хочу умыться. Ведёр двадцать, я думаю, на первое время хватит.

Только сейчас Атенаис заметила, что трое стражников, спавших на лавке у противоположной стены, давно уже не спят и пялятся на прекрасную Нийнгааль со смесью восторга и благоговейного ужаса во взорах. Сама же красавица заметила их пробуждение, похоже, давно — во всяком случае, её последние слова адресовались именно им.

Они вскочили разом, словно тоже стремились изо всех сил быть ей полезным хоть в чём-то. Двое самых шустрых успели выскочить за дверь, последнего Нийнгааль остановила у порога повелительным жестом:

— Разожгите очаг, найдите подходящий котёл и лохань для купания. И побыстрее.

У стражника вытянулось лицо:

— Но, госпожа, где же я могу…

— Меня не интересует, где и как. Главное — чтобы быстро. Да, и пусть кто-нибудь принесёт мне мою седельную сумку, — она небрежно махнула рукой, показывая, что разговор окончен. Стражник сглотнул, буркнул:

— Сей миг, моя госпожа! — согнулся в торопливом поклоне и выскочил за порог. В узкое окошко Атенаис было видно, что двое с вёдрами уже бежали к колодцу.

Вот это женщина!

У Атенаис даже горло свело от завистливого восхищения. Она бы всё отдала за возможность вот так небрежно приказывать и повелевать, точно зная, что повеление будет исполнено немедленно и беспрекословно. И когда-нибудь она сможет так. Митра свидетель, обязательно сможет! Не зря же солнцеликий послал ей навстречу прекрасную Нийнгааль. Ох, не зря! В бесконечной своей милости он даёт ей возможность учиться у поистине совершенной и прекраснейшей женщины. Что ж, Атенаис не осрамит своего покровителя и станет лучшей ученицей! Она будет держать глаза и уши широко раскрытыми. Она запомнит всё — каждый жест, каждый поворот головы или движение изящно подкрашенных бровей, каждую интонацию.

Она по-прежнему смотрела на прекрасную Нийнгааль во все глаза, но теперь уже по другому, не только с обожанием и восторгом. Она смотрела, оценивая и запоминая.

Между тем Нийнгааль, наклонившись над столом и заговорщицки поведя бровями, словно беря Атенаис в тайные сообщницы, негромко засмеялась и проговорила, косясь на пока ещё закрытую дверь:

— Ты ведь тоже была бы не против привести себя в порядок, правда? А у меня в сумочке найдётся масса прелестных вещичек, оценить которые по достоинству сумеет только настоящая женщина!

Привести себя в порядок!

Волшебные слова!

Атенаис чуть не прослезилась, сглатывая возникший вдруг под самым горлом тугой комочек. После подобных слов она стала бы обожать прекрасную Нийнгааль ещё больше — если бы такое только было возможно!

— Ваша сумка, госпожа!

Стражник, пыхтя, заволок и с большим трудом водрузил на стол огромную сумищу, более пристойную купцу-караванщику средней руки, чем такой роскошной и утончённой красавице. За ним топотал ещё один, судя по потной сияющей роже — страшно довольный собой. Он тащил наперевес неизвестно где добытый огромный медный котёл. Двое самых молодых сноровисто колдовали над очагом, а от колодца уже бежала первая пара с полными вёдрами. К тому же со стражником у ворот препирались два только что подъехавших всадника, пытаясь завести во двор гружёную повозку. В женщинах, сидящих на тюках в этой повозке и в данный миг пугливо озиравшихся на творящуюся вокруг суматоху, Атенаис признала отцовских рабынь.