Ник Лаев - В поисках красного

— Тем лучше для них обоих, — он потерял ветреную невесту, а она… — мужчина присел на кровать и задумался, — возможность заполучить неумеху мужа. Кроме того, он быстро утешился в объятиях пышнотелой Адалы. Полагаю, она в качестве матери будущего наследника подойдет Водилику лучше, чем эта…, он на мгновенье запнулся, — как её, Рута. — Мужчина коротко хохотнул. — Вот видишь, если бы не ты, я бы не вспомнил даже её имя. Разве это не доказательство моих чувств к тебе? — он вопросительно посмотрел на девушку, а затем требовательно похлопал по кровати рядом с собой. — Присядь, посиди со мной.

— Водилик не любит Адалу, — девушка упрямо нахмурилась. — А ты не любишь меня. Что ж сама виновата. Просто Первому Рыцарю приглянулась очередная рыжеволосая молодка. Да?

Мужчина недовольно поморщился. — Ты мне нравишься, это правда, но я никогда не говорил, что сгораю от любви к тебе.

Лицо девушки побледнело. — Тут ты прав. От любви сгораю я. Тебе достаточно было поманить меня пальцем, и я тут же бросилась к тебе в постель. — Уголки полных губ предательски задрожали. — Презрев приличия, нарушив законы. Неужели все потомки Младшего такие? — зеленые глаза горели лихорадочным блеском. — Неспособные на глубокую привязанность. Вы ведь любите только себя?!

— Успокойся милая, — мужской голос источал холодное равнодушие.

— Кажется, я поторопилась, утверждая, что ты отличаешься от своего отца. — Широкие светлые брови негодующе изогнулись. — В такие минуты ты мне так напоминаешь Магистра.

— Не трогай его, — мужчина резко поднялся. — Он честнее и благороднее всех остальных Владык вместе взятых.

— Главное твой отец смелее.

— Разумеется. — Мужчина не заметил иронии и с воодушевлением продолжал: — Власть Торнии прогнила до основания. Слишком долго она находилась в руках фиолетовых. Голдуены выродились и не готовы управлять империей в грядущих испытаниях.

— Ты говоришь как заговорщик, — угрюмо заметила девушка.

— Я говорю, как патриот своей страны, — ее собеседник помрачнел и, не скрывая раздражения, отвернулся. Молчание затягивалось. Царившая еще недавно в комнате атмосфера доверия и любви, казалось, исчезла без остатка.

— Мне нужно идти, — девушка быстро одела темно-зеленый плащ и накинула на голову капюшон. — Я согласно с тобой, какое-то время нам лучше не встречаться.

— Хорошо, — мужчина с досадой взглянул на миловидное лицо. — Но ты написала, что хочешь мне о чем-то сказать. Завтра я уезжаю на север осматривать тамошние командорства. Вернусь, в лучшем случае, через три декады. Поэтому если это важно, говори сейчас.

— Теперь уже нет, — девушка решительно толкнула входную дверь. — Думаю, это уже несущественно.

Когда Тейк стукнуло семь, её родители — разорившиеся фермеры с юга решили продать младшую дочь в публичный дом. Официально рабство Торнии было отменено, но людей, и особенно детей, продавали в неволю постоянно. Отец — высокий мужчина, лица которого она совершенно не помнила, сжимал, позвякивавший в руках тощий кошель, хмурился и всё порывался уйти. А вот лицо мамы ей запомнилось хорошо. Она всё плакала и беспрестанно твердила, что вот теперь её девочка сможет есть досыта. Что ж кормили Тейк, действительно, хорошо. Но уже через пару лет начали подкладывать клиентам. Не всем, конечно. А прежде всего тем, кто был готов заплатить приличные деньги за сомнительное удовольствие покувыркаться в постели с застенчивой девочкой подростком, говорившей с забавным южным акцентом.

— У тебя два достоинства, — говорила её хозяйка, хмуро поглядывая на ширококостную неуклюжую фигуру. — Сиськи и уши. — И подумав, добавляла, — особенно последние.

Разумеется, уши у нее были самые обычные, и даже немного великоватые на её взгляд. Но она превосходно умела слушать. Переспавшие с ней раз клиенты нередко потом возвращались просто облегчить душу. А затем приходили снова и снова. Она терпеливо слушала их долгие рассказы про изменявших жен, неудачи в бизнесе или непутевых детишек. Послушно кивала и ласково гладила волосатые руки, когда пьяненькие торговцы пускали слезу. Ей было их жалко. Затюканные, не первой молодости мужчины, с приличным брюшком и намечавшейся подагрой, глухо сопевшие в ухо и постоянно спрашивавшие приятно ли ей. Алва, когда она пересказывала ей очередную услышанную историю, хихикала и называла её добродушкой. Но она жалела всех и Алву тоже — старше её на добрый десяток лет, циничную и злую наркоманку, постоянно бравшую деньги в долг и никогда их не отдававшую. Возможно, дело было в Даре. Однажды Вилма, старая, вечно брюзжащая шлюха на пенсии, выполнявшая у них обязанности кухарки проговорилась, что если бы она прошла Ритуал Обретения, то у неё точно обнаружили Дар Средней. Может быть и так. Но кто поведет малолетнюю рабу-проститутку в храм Триединых на Ритуал? Алва, которой она по секрету рассказала об этом, покосилась на проходившую мимо хозяйку и проскрипела охрипшим от постоянного курения дешевого дурмана голосом:

— А ты убеги и попроси в храме Триединых защиты.

Тейк тогда лишь испуганно замотала головой. Она из борделя то почти не выходила. Кроме того, ей в последнее время здорово везло. К ней давно уже ходил лишь один клиент, далеко не старый и почти красивый. Тейк подозревала, что он выкупил её контракт, но спрашивать о том не решалась. Он приходил каждую неделю, а порой и дважды и после полученного удовольствия, долго с ней разговаривал. Рассказывал что-то продолжительное и совершенно непонятное. А потом, закутавшись в плащ, уходил, оставляя на прощание двойной серебряник. И его она тоже жалела. Тем более, что за прошедшие три с половиной месяца этот Вилл перестал быть просто клиентом. Она всегда была влюбчивой, и как ей казалось, смогла увидеть что-то очень важное в душе этого усталого и вечно раздраженного человека. Выслушивать его бесконечные монологи, полные жалости к себе и нападок на окружающих уже стало для нее едва ли не потребностью. Она незаметно улыбнулась. Вот и сейчас неподвижно уставившись на задрапированные дешевыми тканевыми шпалерами стены, он негромко рассуждал:

— Но теперь всё. Увяз коготок у них. Увяз. А там вскоре и вся птичка окажется.

— Кто увяз? — Тейк никогда толком не вникала в содержание этих долгих ночных речей, но задавать вопросы было нужно. Клиенты это любили. — Кто там у тебя увяз Вилл? — ласково переспросила она.

Взгляд темно-голубых глаз рассеянно скользнул по её лицу, — Этот мерзавец и его папаша. Решили устроить заговор и попались. — Вилл почти никогда не называл имен, но про этих двух говорил постоянно. Имени мерзавца она не знала, а вот его отца звали как Младшего Владыку. — И мы с ними покончим. Уже навсегда. — Последнее слово он с наслаждением выдохнул и затих, закрыв глаза и тяжело дыша.