Ольга Денисова - Одинокий путник

Ознакомительный фрагмент

Лытка тоже хотел хоть раз взять Лешека с собой – может быть, для подтверждения собственных рассказов, а может и потому, что вдвоем это гораздо интересней. Но не мог же Лешек прямо попросить отца Паисия отпустить его погулять по лесу вместе с Лыткой!

И тогда Лытка придумал маленькую хитрость, на которую ни один воспитатель бы не поддался, зато отец Паисий наверняка не заподозрил бы подвоха: Лешеку надо было притвориться больным, но не раньше, чем на спевке, потому что иначе воспитатели могли быстро его раскусить. В понедельник после завтрака Лытка сам угольком изобразил Лешеку черные круги вокруг глаз, и без того больших и глубоких. Вид получился впечатляющий – хиленький мальчонка на грани истощения, на лице – одни глаза остались. Он велел Лешеку почаще тяжело вздыхать и петь как можно тише.

Надо сказать, Лешеку было не очень приятно обманывать отца Паисия, но по дороге в церковь он так вошел в роль, что и вправду начал чувствовать себя изможденным и больным: после воскресенья это было не удивительно. Разумеется, Паисий, услышав пару тяжелых вздохов, сам спросил Лешека о самочувствии, и отправил его в приют, выспаться и отдохнуть. Ни в какой приют Лешек, очевидно, не пошел, а потихоньку, вдоль монастырской стены, проскользнул к восточным воротам, где его ждал Лытка. До Ближнего скита они пошли кружной дорогой, чтобы не попасться на глаза монахам. И только тут Лешек подумал о том, насколько рискованное дело они задумали.

– Слушай, Лытка, а что будет, если нас поймают? – он приостановился, раздумывая.

– Высекут, – усмехнулся Лытка.

Таким отчаянным трусом, как год назад, Лешек уже не был, но у него все равно передернулись плечи: к розгам он так и не привык, и каждое наказание воспринимал примерно как конца света. Теперь ему хватало мужества не унижаться до мольбы о пощаде, но сдерживать слез он не научился.

– А ты что, боишься? – спросил Лытка и посмотрел на Лешека с вызывающей улыбкой.

– Нет, – поспешил ответить Лешек – он во всем хотел быть похожим на Лытку, – я не боюсь. Но, знаешь, мне кажется, так легко мы не отделаемся… Наверняка, об этом расскажут не Леонтию, а Полкану.

– Да ну! Ты слышал, что Полкану запретили бить приютских его плеткой? Чтобы он не убил никого ненароком.

– Нет. Ну и что, что запретили. Он все равно с ней ходит… – Лешек не сомневался, что нарушить запрет Дамиану ничего не стоит.

– Да ладно, пошли, никто нас не поймает! – рассмеялся Лытка, – я целый месяц хожу, и ничего.

Но Лешека мучило нехорошее предчувствие, он все чаще вздыхал, однако делиться с Лыткой опасался – чего доброго, его друг и вправду решит, что ему страшно.

Они успели залезть в смородину до того, как в скиту появились монахи, но сидеть без дела им пришлось недолго. У Лешека от волнения стучали зубы – он так долго ждал этой минуты, и, наконец, его мечта сбывается! Он даже забыл о своих смутных сомнениях, а страх только усиливал остроту ощущений. В глубине души он, конечно, мечтал, чтобы все поскорей закончилось благополучно, и они с Лыткой вернулись в приют довольные и полные новых впечатлений. Лешек уже представлял себе эту обратную дорогу по солнечному лесу, и их разговор, и гордость собой за столь дерзкую авантюру.

Монахи подошли к трапезной бесшумно, Лешек услышал их только когда раздался скрип двери. И волнение его было вознаграждено сторицей: поговорив немного о запасах зерна на конец лета и сборе податей будущей осенью, монахи начали обсуждать Дамиана. Разговор их был долгий и путаный, Лешек не все в нем понимал.

– Я думаю, Дамиана рано поднимать наверх, – мрачно сообщил Эконом, – он не вполне владеет своими чувствами, гневлив, и, между прочим, понимает, что авва ему благоволит, поэтому ведет себя не всегда выдержано.

– Ну и что? – возразил Благочинный, – он молод, а этот недостаток со временем, как известно, проходит. Не забывайте, в одночасье он ничего не добьется, ему потребуется несколько лет для того, чтобы он начал приносить реальную пользу.

Монахи говорили по очереди и не перебивали друг друга, Лешеку показалось, что кто-то – наверное, авва, делает им знак, когда можно начинать говорить.

– Я считаю, что у него есть другой существенный недостаток, – сказал иеромонах, голоса которого Лешек не узнал, – он совершенно равнодушен к мнению о нем братии, и, что будет сильно мешать, к мнению иеромонахов. Духовники мальчиков жалуются на него, Паисий только и ищет повода прижать его к ногтю, а Дамиану – как с гуся вода.

– Паисий ничего не решает, – не согласился Благочинный.

– Паисий – да, но лишний ропот нам тоже не нужен. И потом, Дамиан действительно превратил приют в казарму.

– Э, тут ты не прав, – снова вступил в разговор Эконом, – мы позволили ему действовать по его усмотрению и не чинили препятствий. И посмотрите, как грамотно он расставил людей, добился привилегий для воспитателей. Я посмеивался и восхищался тем, с какой легкостью ему удалось сократить послушания для мальчиков, как он наладил хорошее питание – между прочим, мальчики сейчас едят больше, чем некоторые монахи, а с послушниками я бы и сравнивать это не стал. Он отличный хозяйственник, и, при всем при этом, приют начал приносить пользы больше, чем потребовал расходов. Практически вся заготовка грибов и ягод лежит на детях, а пять лет назад они не собирали и трети всех запасов. Раньше монахи отказывались от помощи приютских, и считали их обузой, а не подспорьем, а теперь наоборот – рады, и даже просят в помощь мальчиков. А ведь время, отпущенное на послушание, он сократил почти вдвое.

– Конечно, дети настолько запуганы воспитателями, что опасаются отлынивать от работы.

– Нет. Это, конечно, тоже имеет значение, но основная заслуга Дамиана не в этом – мальчики высыпаются, достаточно отдыхают, хорошо едят – естественно, их работа более продуктивна, чем у голодных сонных мух, которых мы видели пять лет назад. Знаете, как он добился полных корзинок с ягодами, которые приносят ему из леса? Во-первых, поход в лес в приюте считается поощрением, туда не пускают тех, кто нарушает дисциплину. Во-вторых, мальчикам не запрещают есть ягоды, но при этом они должны собрать какую-то установленную норму. Раньше дети выбирались в лес, чтобы набить живот и подремать под кустиками, теперь же – чтобы погулять с пользой дела.

Лешек слушал, открыв рот: ему никогда не приходило в голову, что Дамиан заботиться о них и добивается для них каких-то привилегий. Он, конечно, слышал, будто раньше послушания начинались в шесть утра и заканчивались в десять вечера, но никак не связывал это послабление с Полканом – в те времена он был слишком мал, чтобы понимать отличие между воспитателем и Инспектором приюта.