Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — Вильдграф

Ознакомительный фрагмент

Конунг скрылся из виду, я пошел к распахнутой из-за жары двери дома для гостей. В черепе началась работа над новыми вариантами, в это время над головой раздался холодноватый голос:

— Герой возвращается после поисков приключений?

На цокольном балконе облокотилась обеими руками о перила принцесса Элеонора. Ее темные глаза смотрят ничего не выражающим взглядом, иссиня-черная грива волос падает на плечи крупными локонами, а переплетена настолько яркими пурпурными лентами, что трудно оторвать взгляд от дивного сочетания черного с красным.

Я вскинул голову, сейчас принцесса на две головы выше меня, лицо строгое даже не по строгости, а таким вылеплено: без привычной для женщин зализанное и милой закругленности черт.

— С вашего разрешения, — ответил я учтиво.

— И много отыскали?

— Я их не ищу, — ответил я.

— Сами вас ищут? Я пожал плечами.

— Иногда находят. — И…

— Не избегаю, — ответил я тверже. — Сразу хочу ответить, что никого не убил, не ограбил, не изнасиловал, как вы явно ждете. С вашего позволения, я пойду спать, несравненная принцесса. Надеюсь, завтра утром ярл Элькреф сумеет составить ответ.

Ее лицо передернулось, никто не смеет разговаривать вот так, когда оказывают высокую честь общения с высокорожденными, но совладала с собой и проговорила ледяным голосом:

— С вашей стороны было очень неосмотрительно вступиться за ту женщину.

— Какую?… Ах да, ну и мелочный вы человек… в смысле, помните такие мелочи. Почему неосмотрительно?

— Вы побили челядь, — обронила она еще холоднее, заметив, но не акцентируя не совсем честный намек на мелочность. — Ведь если бы со стен спустились воины…

Я учтиво поклонился.

— Можете пригласить. Обещаю, ваш сладкий сон будет испорчен.

— Что вы имеете в виду?

— Умение красиво махать мечами здесь, во дворе, — ответил я, — это не то, что в кровавых битвах с сенмарийскими рыцарями. А я могу перестать себя сдерживать. Она помолчала, взгляд стал серьезным.

— Да, в вас чувствуется эта отвратительная жажда не только бить, но и… убивать.

— Путь воина, — возразил я гордо. — Убивать нужно с первого удара. Второго может не быть.

— Все кочевники — дикари, — сказала она с отвращением. — Вы все полуголые, это отвратительно, и не расстаетесь с оружием.

Я возразил миролюбиво:

— Цивилизованного человека раздеть хотя бы до пояса и дать в руки меч — тоже станет дикарем. Не только с виду.

Она воскликнула с возмущением:

— Ни за что!

— Уверены?

— Элькреф, — произнесла она твердым голосом, — никогда не выйдет на улицу с обнаженным торсом. И не возьмет в руки оружие!

— Да-да, — согласился я, — он художник, я уже знаю. Но художники могут рисовать только в случае, если кто-то держит по мечу в руках. За себя и за того парня. Который художник.

Она помолчала, лицо оставалось неподвижным, потом тряхнула головой.

— Впрочем, это ваши обычаи… Я в них не вмешиваюсь.

А вы не должны вмешиваться в наши!

Я изумился.

— Я? Вмешивался?

Она произнесла надменно:

— И все-таки… та женщина виновата. Вы зря за нее вступились. Во-первых, она негодная прачка. Во-вторых, это наши обычаи.

— Настоящий мужчина защитит даже простую прачку, — с достоинством сообщил я, — если она молода и красива.

Она поморщилась.

— Как избирательно!.. А не молодые и не красивые ли шены вашей благородной защиты?

Я вздохнул.

— Нет. Их защищаем тоже. Уже по долгу.

— А молодых и красивых? — допытывалась она.

— Их и по долгу тоже, — отрезал я. — Но красивых всегда защищают охотнее. Искреннее! Но я в любом случае, когда вижу обижаемую женщину, забываю все басни о равноправии полов!..

Она вскинула брови.

— О равноправии… чего-чего?

Я отмахнулся, напоминая себе, что не стоит заводиться. Женщины с таким липом обладают и сильным характером. А это значит, им хрен что вдолбишь.

— Не важно, — сказал я почти мягко. — В нашем племени женщины добились равных прав с мужчинами. Тоже ездят в седле, стреляют из луков и даже орудуют мечами.

А также имеют право обсуждать воинские вопросы наравне с мужчинами. Но все равно знаем, что они слабее, и потому защищаем… даже если и обижаются.

Она рассматривала меня очень внимательно, словно пыталась отделить правду в моих словах от красивой брехни.

— Странно, — произнесла она. — Я бы не обижалась.

Хотя… нет, не знаю.

Я смотрел на нее и раздумывал, почему принцессы почти всегда красивее простолюдинок, это же несправедливо… хотя и объяснимо: на вершину власти пробиваются самые жизнеспособные, сильные, неутомимые, умеющие еще и очаровать умением говорить, держаться, увлечь за собой массы.

У таких, понятно, и дети в родителей. Сыновья сильны и отважны, хотя обычно и красивы, но на это обращаем внимание мало, а дочери красивы. Это тоже понятно, уродину король не возьмет в жены.

И потому когда появляется эта Элеонора Гордая, ее подруги тускнеют, как луна и звезды перед восходящим солнцем.

Она обратила внимание, что я смотрю на нее так, как и положено смотреть на женщину: с восторгом, мол, ты самая красивая на свете, хотя я чувствовал, что притворяться не приходится.

— Что-то не так? — поинтересовалась она.

Я покачал головой, не отрывая от нее взора.

— Нет-нет, все так. Просто я на миг подумал, что делает в этом болоте такая сильная и красивая женщина, как вы.

У вас есть характер! И красота настоящая, а не сю-сю, ням-ням, паря-патя. Такой красоты достойны только настоящие мужчины. Только они способны ее оценить… Но есть ли такие в вашем королевстве?

Она нахмурилась, польщенная и обиженная одновременно.

— Наше королевство, — сообщила она сильным и красивым голосом, в котором много от рычания львицы и совсем нет милого чириканья, чего всегда ждем от женщин, — самое крупное в Гандерсгейме… Или одно из самых крупных. Так что ни одна женщина здесь мужским вниманием не обижена.

Я кивнул, принимая, пусть так, сказал медленно, круто меняя тему:

— Я сюда ехал мимо дивной такой красивой горы с отвесными стенами, словно их отрезал тесаком неведомый бог. Это совсем недалеко от городских стен… Что-то я о ней слышал… но не вспомню.

Она нахмурилась, это выглядит впечатляюще, лицо сразу стало злым и жестоким, а в темных как ночь глазах заблистали грозные молнии. Голос стал сухим и с металлическим оттенком:

— Башня мага.

— Догадываюсь, — сказал я. — Что-то все они, как вороны, выбирают деревья повыше.