Отельер из иного мира (СИ) - Чехин Сергей Николаевич

Только вместо яиц в них лежали кокосы: крупные — с грейпфрут — гладкие и бледно-бежевые. Рядом лежало похожее на штопор сверло с пробковым винтом, толстый нож с лепестковым лезвием и тростниковые трубочки.

— Приятной трапезы! — девчонка расплылась в улыбке и хотела уже уйти, но я осторожно поймал ее за подол. — Что-нибудь еще?

— Нет.

— Ох… Я опять напортачила? Перепутала заказ? Взяла не те приборы? Мастер, простите, я не…

— Тише… — небольшая серебряная монетка с портретом в короне перекочевала из заднего кармана на поднос. — Это тебе. На чай.

— Мне? — она уставилась на подарок так, словно никогда прежде не видела денег. — Спа… сибо. Если что-нибудь нужно…

— Мы позовем.

Луис проверила кокосы: потрясла, обнюхала, взвесила на ладони, прощупала от и до, и только потом просверлила дырочки.

— Потеряли память, но нашли совесть? — спросила, смотря прямо в глаза.

— Вроде того, — ответил, не отводя взгляда. — Я ведь… бил ее?

— Хуже.

На душе заскребли кошки, а живот скрутило. Конечно, никто не спросит с меня за грехи прежнего владельца тела, но все равно стало погано, будто я был соучастником всех его злодеяний. И даже догадываясь о том, что именно сделал Стрейн, все равно уточнил:

— Насколько хуже?

— Совсем ничего не помните?

— Нет.

— Вы вообще не считали Нэй человеком. Веснушки, рыжие волосы и разноцветные глаза казались вам немыслимым уродством, недостойным рода людского. Вы нашли ее в забытой богами деревушке по дороге сюда и купили у умирающей от голода матери за булку хлеба. Нэй показалась вам забавной игрушкой, вроде карликов, что возят с собой циркачи. Вы нарочито заставили ее заниматься тем, к чему она совершенно не привыкла. И заходились в коликах от смеха, когда она спотыкалась и роняла посуду. А потом избивали, как собаку, потехи ради. Можете и меня избить прямо здесь, но скажу прямо — надеюсь, память к вам не вернется. Никогда.

— Блядь… — это был не пересказ печальной судьбы девушки. Это было оглашение эпизода уголовного дела — совсем как на суде.

— Вы в порядке? — без особой заботы спросила Луис — скорее с чисто врачебным безразличием. — Соли дать понюхать?

Я отмахнулся и уставился в окно — есть расхотелось. Может, нет никакого заговора? И никто не хочет вредить здравнице и пакостить императору? Может, мастер Вильям такая мразь, что его каждый второй прикончить хочет? Дерьмо…

— Вот вы где? — в ресторан вошла Инга с новой папкой у груди. — Все прохлаждаетесь? Барко с ума уже сходит из-за пушек.

— Ладно, — вытер и без того чистые руки и бросил салфетку на стол. — Пушки — значит пушки. Без пушек нынче никуда.

Идти к складу днем куда приятнее, несмотря на снующих всюду рабочих и летящие в лицо опилки, стружку и каменную крошку. Если раньше шум и гам малость подбешивали, то в сравнении с призрачной тишиной я осознал всю прелесть этой музыки жизни. Вдоль пробоев в стене возвели строительные леса, закрепили краны и лестницы. Там в основном трудились гномы — сильные кряжистые бородачи тянули канаты, поднимая блоками камни и ведра с раствором, и укладывали в бреши. Люди же большей частью занимались подсобными работами — тесали, пилили, носили. И за всем эти следил лысый старик в закопченных круглых очках и с посеревшей от пыли бородой до пояса. Прораб и завхоз по совместительству вышагивал перед кузницей, сведя руки за спиной, с досады пинал попадавшийся под ноги мусор и ругался под нос.

— Нет, это невыносимо! — бурчал он сам с собой. — Какой смысл ставить батарею без орудий?

— Мастер Барко? — прервал его страдальческие излияния.

— Мастер Вильям! — гном просиял и низко поклонился. — Надеюсь, хоть вы поможете! Сегодня должен прийти караван, а его и на горизонте еще не видно! А дело уж к полудню движется. И как прикажете работать в таких условиях? Я, можно сказать, за идею стараюсь, ради всеобщего блага, а мне раз за разом суют палки в колеса!

— На караван могли напасть? — озвучил мысль, давно жужжащую в мозгу. — Как на предыдущий.

— Что вы, что вы, — старик затряс бородой, выбив пыльное облачко. — То простые булыжники, а тут — артиллерия! Еще и жалование должны прихватить — инкассация, то бишь. Да такой конвой целое войско будет охранять! Какие там разбойники, какая нечисть? Или заплутали где-то, или распутье, или бюрократия эта треклятая… Вы бы послали ребят проверить, а, мастер Вильям? С грамотой какой и наказом отправляться в путь немедленно!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Грамоту — это можно, — взглянул на Ингу, и та с неохотой кивнула. — А пока грамоту готовят, расскажите-ка о стройке. Как успехи, чего с избытком, чего не хватает.

Мы сели на лавочку поодаль от входа на склад. Прораб предложил фляжку, я вежливо отказался.

— Духа не хватает, ваше благородие. Приуныли работяги, пашут хуже рабов. Смотрите сами: ни песен, ни шуток, ни молодецких окриков — сплошь уныние да безнадега. Будто беду чуют или силу черную — какая уж тут работа. Хоть плетьми бей.

Люди и впрямь выглядели, как на похоронах, хотя к тяжелому изнуряющему труду им явно не привыкать. Осунувшиеся лица говорили о плохом аппетите, впавшие потемневшие глаза — о недосыпе, а побледневшая кожа и проступившие вены — о сильном измождении. И дело явно не в отсутствии лекарств или недостатке провианта — и того, и другого хватит на втрое большую толпу, а тут всего человек двести. Скорее всего, виноват и впрямь страх. В море не поплаваешь — вдруг чудище нападет. Из крепости далеко не уйдешь — особенно после того, как бесследно исчезли караванщики.

— Раньше к нам девчата приходили из окрестных деревень, — Барко пригладил бороду и улыбнулся. — Пирожками угощали, вином… и не только. Работяги сейчас, на смене выглядят растрепанными и грязными, а на выходных их вовсе не узнать. Получают очень неплохо, не каждому солдату столько платят. В общем, женихи видные и при деньгах. Такого в хозяйство любая возьмет. А после того, как чертовщина пошла, так и кончились наши козочки — не резон им по лесам да полям безлюдным шастать. Золото и мужик — хорошо, а жизнь всяко дороже. Оттого, видать, и загрустили все.

Бордель, что ли построить? Ну да — временный прирост морали, а потом эпидемия сифилиса или триппера, которые тут вряд ли еще научились лечить. А чтобы насобирать достаточное количество селянок, придется отправить половину гарнизона. Да и не факт, что мужики приуныли без женской ласки — может, на них порчу навели, вот и чахнут… А вообще, как будущий отельер (а здесь — уже нынешний) я должен грамотно планировать распорядок дня. Главное, чтобы поощрения не возымели обратный эффект, приведя к повальному пьянству и безделью. Так что прежде чем обещать светлое будущее и внедрять реформы, посоветуюсь со знающими людьми. К тому же, дававшие легкую тень облака постепенно сбивались в темнеющую тучу, ветер с моря становился все холоднее, а горизонт пестрел росчерками молний. В такую погоду пару гонцов еще отправить можно, но водить туда-сюда целые толпы — нет, это как-нибудь в другой раз.

***

И все же с поисками обоза пришлось повременить: за считанные минуты небо посинело, закапал холодный дождь, а ветер поднялся такой, что гномам пришлось в спешке спускаться с лесов — сдувало даже приземистых коротышей. Гул моря и плеск разбиваемых о камни волн слышались столь отчетливо, словно я стоял на берегу. Рабочие бросились укреплять шатры — обкладывать булыжниками, вбивать новые колья, но если непогода усилится (а она усилится), это поможет не больше, чем соломенный домик от волка. Поэтому приказал Барко не лелеять надежду на лучшее, а поскорее прятать людей во дворце или кордегардии. И поспешил в кабинет, мечтая растопить камин и посидеть у огня, укрывшись одеялом, хотя еще часом ранее такие мысли и в голову бы не пришли. Но море — стихия переменчивая: вот ты таешь от жары, а вот едва стоишь на ногах, пронзаемый четырьмя ветрами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

За время отсутствия кабинет преобразился самым радикальным образом. В него словно запустили толпу малолетних художников с красками и разрешили не сдерживать воображение. Пол, стены и даже потолок покрывали неведомые письмена, завитушки, символы и чертежи, волшебница же заканчивала расписывать подоконник, стоя предо мной в характерной позе.