Вероника Иванова - Право быть

Много-много кусочков стекла, окрашенного и бесцветного, складывались в картину, придуманную и исполненную неизвестным, но явно человеческим мастером. Почему не кем-то из драконов? Потому что в любом детище их лап магия пропитывает собой чуть ли не две трети материи, а в моем присутствии подобное произведение рассыпалось бы прахом. Гномам застекленные окна вовсе неинтересны, под землей ведь нет никакого смысла делать прозрачные перегородки между комнатой и пещерой, а будучи на поверхности, городить заборы между собой и свежим воздухом любой подгорный житель считает кощунством. Эльфы не работают со стеклом, потому что переплавка — грубое надругательство над сутью песка…

Это окно делал человек. Рисуя с натуры? Наверняка, потому что витраж изображал драконов.

Синие, черные, золотые, жемчужные, изумрудно-зеленые, алые, серебристые, переливающиеся десятками оттенков каждый, они парили, но не на фоне неба, как это напрашивалось и было бы подходящим по смыслу. Нет, витражные драконы парили в пустоте, то ли отделенные, то ли соединенные друг с другом вкраплениями совершенно прозрачного стекла. Через него можно было разглядеть парк или полюбоваться небом, правда, для этого мне в детстве приходилось подходить совсем близко, почти приникать к окну. Но когда мы углубляемся в детали, то перестаем видеть целое, не правда ли?

Драконы парили в пустоте, которая… тоже была драконом. Задержавшись у порога и посмотрев на витраж целиком, теперь я ясно мог увидеть и оценить талант мастера, осознанно или случайно оставившего мне самый наглядный ответ на все вопросы. Жаль только, что он чуточку запоздал. Или нет?

— Что это за место?

Я не звал, но она пришла. Пришла, потому что больше не нуждалась в разрешениях.

Пепельно-серое с голубым отливом платье, повторяющее цвет глаз. Пряди волос отчаянно блестят даже без участия солнечных лучей, и потому их чернота кажется обманчиво неглубокой, прячась под бликами. Шелк на шелковой коже… И сталь клинка во взгляде.

— Библиотека.

— Для чего она нужна?

— Здесь хранятся знания.

Шеррит робко скользнула кончиками пальцев по корешкам книг на ближайшей полке.

— Хранилище не слишком-то надежное.

— Оно было создано для меня.

Серые глаза непонимающе сощурились.

— Для тебя?

— Я не могу получать знания магическим способом. А через Единение сознаний потребовалось бы слишком много сил, да и… Я научился этому совсем недавно.

Если бы она сейчас посмотрела на меня с жалостью, мое сердце было бы разбито вдребезги, но взгляд Шеррит замерцал совсем другими искорками.

— Ты непохож на дракона. Но возможно, ты больший дракон, чем все мы.

— Почему?

Бледно-розовые губы мелко вздрогнули, но уверенно изогнулись улыбкой, разве что чуть печальной.

— Я пыталась тебя убить.

— Я помню.

— А хочешь знать почему?

Я подумал и кивнул, ведь отрицательный ответ и дальше заставил бы мою супругу хранить тайну, так нетерпеливо рвущуюся на свет.

— Когда ты почти сделал мне предложение, в тот самый, первый раз… Я увидела тебя целиком.

— Как это — целиком?

Она завороженно расширила глаза.

— Ты стоял передо мной, не маленький и не большой, но одновременно… Ты был повсюду. Ты и сейчас такой. Вокруг. Везде. Чтобы дотронуться до тебя, казалось бы, надо протянуть руку, но я чувствую твои прикосновения каждой Нитью своего тела.

Иначе и быть не может. Пустота пронизывает весь Гобелен, любой его участок, даже самый ничтожный, но она и я — единое целое, стало быть…

— Они болезненны?

— Они прекрасны.

Шеррит шагнула ближе, чтобы никому из нас не нужно было тянуться друг к другу.

— Но сначала я испугалась. Глупо, да? Бояться того, чему можно только позавидовать… Всегда вместе. Всегда рядом. Почему это показалось мне страшным?

— Потому что быть рядом — значит делить общий мир между собой. Значит спорить, соперничать, воевать, а война не может быть нестрашной.

— Но наш мир и общий, и…

— И все же состоит из двух частей, на целостность которых не посягнет никто из нас, потому что они должны оставаться такими, как есть.

— Я поняла это намного позже, чем следовало.

— Нет, ты успела вовремя.

Тонкие волоски бровей складываются в дуги, почти идеальные, но все же по каким-то причинам решившие не достигать совершенства. Веера густых ресниц щекочут мою щеку… Нет, не кончиками, а движением воздуха, отделяющего и одновременно соединяющего нас.

— Я боюсь войны.

— Я тоже.

— Но вызов был брошен.

— И я его принял. Не мог не принять.

Она подняла на меня взгляд, чуть испуганный, но понимающий:

— Другого пути нет?

Прозвучало вопросительно, но так, будто ответ заранее был всем известен, а потому не требовал лишних слов.

— Я не смогу вразумить кузена. И его матушка тоже.

— Мать никогда не причинит своему ребенку вреда, предпочитая переживать всю боль в себе, — сказала Шеррит с такой спокойной уверенностью, будто дома ее ждал целый выводок детей.

— Знаю. Это-то и страшно.

— Мой отец для вразумления не годится.

— Пожалуй… Ты уже сказала ему?

Она усмехнулась.

— Он все понял сам, едва только увидел меня.

— И?

— Хочешь знать, как велик запас его проклятий? — лукаво поинтересовалась Шеррит.

— Разозлился?

— Мм… Его успокоило то, что все было сделано по правилам. Ты ведь нарочно хотел все так устроить? Знал, что это будет важным для всех?

— Наверное, догадывался. Но по крайней мере Скелрон больше не жаждет моей смерти?

Моя супруга звонко расхохоталась:

— Он сейчас ходит, задрав нос перед всеми соседями! Потому что наконец-то понял, что родство с Разрушителем — это великая честь.

— Честь ли породниться с Домом, славящимся безумствами своих обитателей?

Она уткнулась носом мне в щеку:

— А ты тоже безумный? Безумный-безумный-безумный?

— И еще какой!

Но Вуалью пренебрегать не стану, насколько бы сильно ни сходил с ума от горьковатого аромата твоей кожи.

— Так странно… — Она повернула голову, словно желая оглянуться. — Кажется, что мир раскололся надвое. Здесь так спокойно и мирно, а за стенами, стоит только сделать шаг, попадаешь в туго натянутую паутину тревоги и не можешь из нее выбраться… Неужели война все-таки будет?

— Ты не застала прошлую?

Шеррит коротко повела подбородком из стороны в сторону:

— Я родилась одной из последних в Третью Волну. Тогда все уже было кончено, оставались лишь раны, требовавшие лечения. Но я пoмню моего отца в те дни… Его рана так и не зажила, а я вижу, сколько бед она причиняет по сей день. И ты видишь. Я буду воевать, если придется, но видят боги, я этого не хочу!