Сергей Волков - Затворник

3. ВОЛЧИХИН ХУТОР

Полк вышел в поход без приличных такому делу проводов, без собрания народа, напутствий, музыки и бросания цветов под копыта коней. Обошлись даже без обязательного жертоприношения перед лицом всего войска. Но посреди княжеского двора все же сложили на заре большой костер, и бросили в него заколотого жеребенка. По всему Стругу встал запах жженого мяса, и Пиле вспомнился вчерашний разговор с его новой знакомой. Но самой Лиски при прощании с дружиной не было. Впрочем, не было почти никого — Стройна, Волкодав, и несколько больших бояр, вот и все.

Князь с воеводами договорились устроить сбор за городом, в роще на восходной стороне, примерно за три поприща от городской стены. Из Каяло-Брежицка решили выходить порознь и через разные ворота, чтобы по возможности скрыть точное число воинов от соглядатаев кагана, будь такие в городе. К этой же роще сгоняли табунами и делили между отрядами запасных лошадей.

К рассвету все были в сборе. Последним явились полсотни миротворских бояр во главе с братом Морехода, Быстрым — тучным дяденькой с длинными волосами, окружавшими блестящую плешь. Длинные усы боярина свисали из-под носа, по размеру и по очертаниям похожим на баклажан.

К вечеру надлежало быть от города как можно дальше. Но все же, несмотря на спешку, Смирнонрав и Месяц решили провести последний смотр. Сочли, все ли люди явились налицо, всем ли достались сколько нужно лошадей и припасов, и кто как вооружился.

Обходя ряды воинов, Месяц остановился возле Хвоста. Поглядел на его нездешнюю чудную одежду, на его оружие — кол в руке и колотушку за поясом.

— Это ты, что ли, вчера вечером переплясывался со стружской девкой? — спросил он строго.

— Я, честный боярин! — ответил Хвост, не являя лицом ни капли смущения.

— Чего ж ты так плохо к походу приготовился? — спросил воевода.

Хвост растерялся на миг, но тут вперед выступил Коршун. Сам он в поход надел на тело короткую чешую, до сих пор свернутую в торбе, а на голову — шлем-колодку, чуть заостренный кверху.

— Позволь сказать, воевода! — попросил воин — Этот парень три года в горах бился с бенахами, из ополчения попал в бояре, потом в плену был, бежал! А не снарядился он потому, что ехал не на войну, а только за братом. Брат его — вот он. — Коршун показал на Пилу — Тот самый, герой, что в Новой Дубраве укокошил злыдня.

«Опять про это геройство чертово!» — зло подумал Пила. — «Сколько можно уже! Теперь и воевода туда же!»

Месяц удивленно смотрел на него.

— Это правда? — спросил боярин.

— Правда. — буркнул Пила, отведя глаза в сторону.

Месяц удивился еще больше — Он никогда не видал, чтобы о таком славном подвиге, совершивший его человек говорил с такой явной неохотой. Но ничего больше не спросил.

— Ну… — замялся он — Что ж, злыднебои нам нужны, как никогда… А ты — повернулся он к Хвостворту — Если правда такой удалец, и сражаешься так же лихо, как пляшешь, то скоро добудешь себе и меч, и броню, да не одну.

В довершении Месяц забрался в седло, и поставив коня по правую руку от княжеского, сказал речь:

— Добрые люди! Ратаи! — говорил он — Сами знаете, какая беда надвигается на нас! На нас — это сегодня значит не на Струг-Миротворов, не на Храбров, не на Степной Удел, а на всю ратайскую землю, от здешних пределов до самой дальней полуночи! Кто истязал нашу страну при Затворнике, тот сегодня идет на нее с войском Дикого Поля! Первое их нашествие на Миротворов Удел было страшным, все знаете, а нынешнее — вдвое страшнее, потому что враги хотят нас не привести к покорности, не запугать, не ограбить, а истребить под корень, хотят чтобы все мы, вся земля, захлебнулись кровью и сгинули в огне! Хотят за одну голову, отрубленную пять лет назад, порубить многие тысячи голов!

Добрые люди! Вот нас здесь десять сороков. А врага перед нами — сорок раз по сорок сороков! И никакого войска, кроме нас, между городом и табунщиками нет. Сможем мы их победить? Нет, не сможем! Если будем биться, как бились древние витязи из песен, если каждый из нас по дюжине врагов убьет — и того будет мало! Поэтому знайте сразу, что идем мы в поле не разбить ыкунов, и не прогнать их в степь. Так шел князь Мудрый с сильным войском, но и его сил не хватило! А мы идем — задержать приход кизячников к Каяло-Брежицку! Будем их бить, но бить по-ихнему, по-степняцки: Не бодаться с ними, стоя на одном месте, а ходить быстро и тайно — появляться и исчезать. Будем на мелкие отряды нападать, а большому войску будем только хвостом перед носом махать, махнули — отошли, махнули — скрылись, чтобы они по всему полю от Каили до Черока рыли носом землю, а мы — тут как тут, но с другой стороны, и бьем им в самую бороду!

Помните еще вот, что: мы идем в Поле не чтобы искать себе чести и славы! Мы не вольные люди, мы — защитники Стурга-Миротворова, каждый из нас в ответе за город! Наши головы сегодня принадлежат городу и стране, сложить их, даже с великой честью, мы не вправе! Погибнем — не станет у города и у страны четырех сотен защитников, а каждый человек сейчас на счету! Наше задание — не только задержать приход врага к городу, насколько можно, но еще, когда враг к городу все же подойдет — стоять на стенах, и отражать натиск!

А теперь по коням, братья!

Смирнонрав вел дружину на восход, поодаль дорог и широких открытых мест, петляя меж голых вершин холмов. Ехали очень быстро, но часто останавливались в укромных рощах и балках, рассылали кругом разведчиков, сменяли коней. Отправляли разведку во встречные деревни, и все их находили брошенными. К городам тоже близко не подходили — вскоре в любой город могли войти табунщики, и что тогда они смогли бы выпытать у жителей! Лишь посылали к воротам гонцов, и расспрашивали стражу о табунщиках: В Двух городищах, самых близких от Струга-Миротворова, ыкунов вживую еще не видели, а в Малочарокске, что стоял в трех переходах от столицы, вчера заметили со стены ыканский конный отряд человек в полсотни. Видели также в последние дни, как поднимался в разных сторонах дым от горящих поселков, иные — не дальше, чем за пять поприщ. Скоро стали попадаться на пути полка и сами эти поселки — завалы из угля и обгорелых бревен. Жители из них спасались в городах, или бежали на закат, и табунщики, найдя деревушки и хутора безлюдными, не в силах тот же час добраться до людей, вымещали свою злобу на домах, овинах и курятниках. Но кострищ, множества конских яблок и объеденной травы, как остается после долгой стоянки большого отряда, нигде не встречали. Ыканцы приходили мелкими стаями, и скоро снимались, может быть — уходили к главному войску. Уже ближе к вечеру разведчики, посланные осмотреть дорогу на Горбунов, донесли о новой находке: Посреди дороги — рассказывали они — стояли четыре телеги. В одной из них мертвая старуха, рядом на земле — тела шестерых мужчин, ратаев по виду. Женщин и детей рядом не было. Коней из повозок ыканцы выпрягли и увели, коров и другую скотину, которую наверняка вели с собой беженцы — тоже.