Игорь Мерцалов - Три дня без чародея

— Разве можно хоть на миг допустить, что у него и впрямь был способ сделать это? — осторожно спросил Светорад.

— К сожалению, да. И самое страшное — этот способ сработает независимо от того, будет Бурезов рядом или нет, — объявил Наум.

— Ярмарка? — спросил Упрям.

Учитель внимательно посмотрел ему в глаза:

Наобум спросил или действительно что-то подозреваешь?

— Да скорее наобум, — сознался парень.

— Однако мыслишь верно. Вы с Нещуром хорошо поработали на Смотре, но вам не хватило опыта, да и коварство Бурезова было слишком изощренным. Только в удивительном мире необязательного будущего мне удалось отыскать некоторые ответы.

Все ждали продолжения, но чародей, убедившись, что завладел вниманием слушателей, сперва приложился к своему вареву, а потом обвел их долгим взором:

— Бурезов отнюдь не случайно столько сил и средств потратил на подготовку этой ярмарки. Он не мог быть совершенно уверен, что Совет Старцев не вышлет своего человека ему в помощь — и в этом случае все должно было пройти без сучка без задоринки. Подбор товаров он осуществил как очень глубокое, тщательно продуманное заклинание. Соединясь вместе, все эти невинные «безделушки» и «пустячки» должны образовать своего рода ауру потребительства, эпидемию вещизма, которая меньше чем за год до неузнаваемости изменила бы население Дивного. Позже я объясню подробно, что означают эти слова, а пока просто поверьте: самые коварные демоны Исподнего мира не смогли бы измыслить более верное средство к уничтожению славянского духа. Все эти сотовые «клушки» и очки-духовиды, роскошные самобранки и даже «предметы оргиастического культа», которые Израэль Рев конечно же никуда с собой не повезет, должны, по мысли Бурезова, распространиться по Словени, обратив ее великие силы, о которых так страстно вещал он нынче в святилище, к целям самым низменным и недостойным.

— Но как, учитель? Разве не прав был князь, когда сказал, что славяне никогда не пойдут покорять другие народы — в том и сила их… Разве это не правда? Прости, учитель, в это я не могу поверить.

— Князь умен, — кивнул Наум. — И он прав: сегодня славяне не станут никого воевать. А вот если в будущее посмотреть…

— Хотя бы и в необязательное? — догадался Нещур.

— Да. Как иная хворь, вовремя не излеченная, оставляет память о себе на всю жизнь, так и поветрие вещизма не проходит бесследно. Что такое «безделушки» Бурезова? Такие славные пустячки — сплошное удобство… которое скоро станет для всех обязательным. Без разбора: надо, не надо — а каждый хочет того же, что у всех есть. И метится общее для всех счастье. Такие оспины в душах оставляет вещизм.

— Вещизм? Дикое какое-то словечко, — проворчал Светорад. — Вроде бы понятное, славянское, но не наше. И что же дальше?

— Дальше проще некуда, — вздохнул Наум. — Достаточно уверовать каждому, что благо — это то, что хорошо для него, и нет такого преступления, которого не совершил бы человек во имя всеобщего блага. Думать уже не надо, ибо все давно кажется ясным и простым. Возражений можно не слушать, потому что всякий, кто спорит с твоим благом — либо желает зла, либо не понимает своего счастья. Можно самозабвенно верить в собственную святость и жертвенность. И убеждать спорщиков огнем и мечом… Всеобщее благо легко умещается на конце копья.

— А при том правителе, которого хотел Бурезов посадить в Ладоге, все случилось бы еще быстрее и проще, — заметил Светорад. — Вот когда мощь славян обернулась бы неукротимым бешенством.

— И все из-за нескольких проданных на ярмарке вещиц? — спросил Упрям.

— Все начинается с чего-то, — пожал плечами его учитель.

Нещур закивал, припомнив:

— Не случайно Бурезов обмолвился о камушке, брошенном с вершины торы.

— Вот именно. Поэтому настоящая работа ждет впереди, — несколько утомившись речью, вздохнул Наум. — Но прежде я желаю услышать подробный рассказ о твоих приключениях. Упрям. Приютивший меня человек и сам был до некоторой степени чародеем, он порой мог показать мне тебя, но слишком многого я не видел. Что это за паренек тут крутился? Шустрый такой, даже подозрительный.

Буян фыркнул, но промолчал.

— Я все расскажу, учитель, честное слово, но… только один вопрос, ладно? А то ведь помру от любопытства. Один коротенький вопрос.

— Задавай, — вздохнул Наум.

Упрям сосредоточился, подбирая нужные слова, и спросил:

— Как там… в целом?

Несколько мгновений царила тишина, а потом покой взорвался от хохота. Даже очень слабый Светорад смеялся, хватаясь за повязки.

— Ну ты даешь!.. — протянул Наум. — Вопрос короткий, ничего не скажешь. Попробую ответить так же: недурно. Не так страшно, как могло бы быть… Любопытно, но суматошно.

Упрям вздохнул:

— Каков вопрос — таков ответ. Хорошо, теперь я готов рассказывать, учитель. Только вот посуду уберу…

— А мыть ее опять дружинникам доверишь? — послышалось из угла.

— Пикуля! — обрадовался Упрям. — Молодец, что зашел. Садись к столу.

Домовой в кои-то веки выглядел довольным. Хотя нет — что-то его все же беспокоило.

— Некогда мне, — ответил он. — Спасибо, конечно, но я в другой раз. Ты бы это… вышел, что ли. А то там девка твоя…

— Она не моя девка. А что она? Опять в дом ломится?

— Не… помирает вроде.

— Как?! — поразился Упрям, невольно вскакивая с места.

— Как… — буркнул домовой. — Любопытствуешь — выдь да посмотри, чего у меня-то спрашивать? Я и сам хотел бы знать, как она это делать собралась.

— Ну, так я выйду? — наполовину утвердительно спросил Упрям у трёх мудрых старцев

Ответа, конечно, не получил. Никто из присутствующих, даже Нещур, не знал всего, и поводов для возражений не нашел бы даже при желании. Только сам куляший заметил:

— Нет, если хочешь знать, что я обо всем этом думаю, так дурит тебя твоя девка. Разжалобить хочет — и в дом навечно напроситься.

— Она не…

— Но, сказать по правде, я таких чумичек допрежь не видывал. С нее станется.

— Ну, так я выйду, — уже без тени вопроса сказал Упрям и направился вниз.

Домовой задержался. Поклонился Науму и поприветствовал:

— С возвращением, чародей. Хорошо, что вернулся. Я соскучился по тебе.

— Я тоже рад тебя видеть, друг суседушко.

— Я потом, попозже загляну, — начал было растворяться домовой.

Однако Наум удержал его:

— Нет, Пикуля, останься. Тут все свои. Садись к столу да поведай, пожалуй, что это за девку тут Упрям завел, покуда меня не было.

— Да она не то чтобы его девка… — начал Пикуля, присаживаясь.

Судьбы духов различны. По сути своей бессмертные, они могут в конце существования на земле зачахнуть, могут быть изгнаны, могут сами перейти в иной мир — на небеса или под землю. Однако понятие смерти применяется к ним лишь условно, а сами они подобные слова в отношении друг друга не употребляют вовсе. «Ушел» — и все тут. В особых случаях — «сгинул». Но «помереть»…