Ольга Романовская - Дама с единорогом

Он был рад, что стоит рядом с ней, чувствует лёгкий ветерок складок её платья, что её рука временами случайно касается его руки, и всеми силами стремился продлить радость этих моментов. Пора угрызений совести и покаяний прошла, отныне Бертран жил этими мгновениями, тем ровным жаром, который поддерживало в нём сознание того, что во время службы он обязательно увидит Эмму, будет говорить с ней, поддерживать её на том трудном пути, который она избрала. Всё, что было связано с ней, вызывало в нём нежность, которую, во избежание сплетен, ему приходилось скрывать. Открыто он проявлял её лишь в отношении Джоан, будущее которой его искренне волновало.

Милостыня была роздана, повозка пуста. Они опять возвращались вместе, и он, сидя рядом с ней, правил повозкой. Беседуя с Эммой о злосчастной судьбе одной из крестьянских семей, Бертран, как мальчишка, стремился сидеть как можно ближе к ней; сердце его всякий раз замирало, когда на ухабах её плечо касалось его. Ему хотелось, чтобы эти ухабы никогда не кончались и он вечно чувствовал тепло её тела, вдыхал запах её кожи, пахнувшей травами, копотью очага и едва, ближе к подмышкам, потом.

* * *

Приближалась осень — время сбора урожая. Жанна всё чаще выезжала в поля, чтобы проследить за жницами. Вставала она рано, ложилась поздно, так что времени на любовные вздохи не оставалось. Да их и нечем было подпитывать: почти полгода баннерет не подавал о себе вестей.

Всё чаще и чаще баронесса брала с собой Элджернона, стремясь с малолетства приучить его к тому, что будет полезно ему во взрослой жизни. Пусть знает, что оставил ему в наследство отец, пусть знает, как нужно держать в узде крестьян. И она сажала маленького брата впереди себя и начинала объезд.

За глаза крестьяне называли девушку "железной баронессой": несмотря на молодость и, казалось бы, неопытность, её не удавалось обвести вокруг пальца, никому она не давала спуска, беря столько, сколько считала нужным.

День выдался пасмурный; тучи низко плыли над землёй. Элджернону хотелось остаться дома, поиграть в рыцарей с мальчишками, но сестра была неумолима.

— Ты должен, — коротко ответила она на его робкие протесты.

— Кому должен, сестрица?

— Самому себя, дурачок! — рассмеялась Жанна и потянула его на улицу. Элджернон упирался, но она была сильнее.

— Дождик же пойдёт, — хныкал он.

— Ничего, не растаешь! Будь в конце концов мужчиной! — не выдержав, прикрикнула баронесса. — Распустил нюни из-за пустяка! Даже не верится, что ты мой брат. Сразу видно, весь в мать. Ну, хватит кукситься! Будешь вести себя хорошо, подарю на Рождество щенка.

— Лохматого и пушистого? — оживился мальчишка.

— Какого захочешь. А теперь утрись: неприлично, слуги видят. Тебе полезны прогулки.

В этот день ей всё не нравилось: крестьяне работали медленно, овцы тощие, приплода мало. Проезжая мимо того самого выпаса, на котором некогда дрались отец и баннерет, Жанна заметила, что он разделён на ровные борозды, и какая-то женщина, подоткнув юбку, собирает с них латук и фасоль.

— Это ещё что такое!? — Баронесса вплотную подъехала к крестьянке, почтительно склонившей перед ней голову.

— Стивен, — обратилась она к управляющему, — записан ли за кем-нибудь этот выпас?

— Нет, госпожа, — не задумываясь, ответил сводный брат.

— Прекрасно! — улыбнулась девушка и, обернувшись к крестьянке, спросила, указывая на Элджернона: — Значит, хотела обокрасть своего господина?

— Что Вы, и в мыслях не было!

— Как зовут твоего мужа, женщина?

— Лука, госпожа. Он из Мерроу, плотник.

— Так вот, Стивен, закрепи эту землю за названным Лукой-плотником и обложи двойной податью.

— За что, госпожа? — Крестьянка бросилась в ноги коню баронессы.

— Чтобы другим было неповадно. Оброк платить звонкой монетой — это тоже запиши, Стивен.

Тронув поводья, Жанна поехала дальше. На ближайшем поле её остановил крестьянин, смиренно просивший дать разрешение на свадьбу своего сына.

— Оба с моей земли? — поинтересовалась баронесса.

— Да, госпожа, под Вашей волей ходим, — вздохнул проситель.

— В таком случае, свадьбы не будет. Передай, что пока поля не засеяны на зиму, а весь урожай — сложен в амбары, пусть он даже не помышляет о свадьбе. После посмотрим.

Слышавшие этот разговор крестьяне зароптали. Самые смелые из них забурчали:

— Мы не в кабале, и уйти можем.

— Что ж, уходите, — ответила Жанна, — но после пеняйте на себя, что оставили семью без пропитания. Землю потеряете не только вы, но и вся ваша родня, а обратно я никого не пущу. Так что решайте!

На обратном пути баронесса встретила Роланда Норинстана.

— Какими судьбами, баронесса? — Он подъехал к ней и с любопытством взглянул на юного барона Уоршела, которого раньше не видел. От опытного глаза не укрылось, что мальчишка труслив. — Вот уж не ожидал встретить Вас на проезжей дороге! И не боитесь?

— Того, что убьют? Нет, все мы ходим под Богом. Вы в Уорш?

Граф кивнул и вспомнил ещё одну встречу с баронессой, обернувшуюся сытым желудком, приправленным мрачным расположением духа, досадой и злобой.

— Что ж, тогда, я смогу накормить Вас хорошим обедом. Элсбет собиралась подать бараньи отбивные и козий сыр, будто знала, что Вы приедете. У нас заболело несколько овец, пришлось забить.

Упомянув о сыре, она намекнула на валлийские корни жениха, на прародине которого этот продукт занимал одно из почётных мест. Впрочем, Роланд пропустил её намёк мимо ушей.

Во дворе в полный голос голосила девочка-птичница, то и дело вытирая слёзы грязным передником.

— Что случилось? — Жанна осторожно, чтобы не уронить брата, соскользнула на землю и подошла к птичнице. — Ну, говори!

— Кошка, сеньора, это всё кошка! — хныкала та, закрывая лицо руками.

— Что кошка?

— Да цыплят утащила, — объяснила проходившая мимо женщина с вёдрами. — Забралась в птичник, пока наша дурёха за просом бегала и троих утащила.

— Она, что, дверь за собой не закрыла? — нахмурилась Жанна.

От страха девочка перестала плакать и уставилась на госпожу большими опухшими глазами.

— Я ведь только до амбара… — пробормотала она. — Не думала же я, что кошка…

— Розги! — крикнула баронесса.

Птичница завизжала и хотела убежать, но госпожа вовремя ухватила её за шиворот. Ухмыляющийся Стивен с лёгким поклоном подал Жанне розги и, подозвав двоих слуг, велел одному из них взвалить провинившуюся себе на плечи, а другому крепко держать её. Баронесса опробовала розги на огрубевших, покрытых грязной коркой, босых ногах птичницы, а затем методично начала наносить удар за ударом. Она ни разу не промахнулась, не задела державших девочку слуг — у неё был опыт в подобных делах.