Наталия Ипатова - Леди декабря

Честно говоря, я с удовольствием исполнил бы для них роль Дракона: они так меня заездили, что я с радостью и облегчением дал бы себя убить. Издох бы я весьма натуралистично. По крайней мере, тогда у меня появился бы достойный предлог увильнуть от дальнейших издевательств. Но оказалось, что на роль злокозненного и богомерзкого чудовища претендуют все. Майя наотрез отказалась играть бесперспективную роль Девы, и ее едва удалось уговорить на заглавную партию. Драконом объявил себя ее братец, — в жизни не видал более гнусного злодея! — а меня назначили белым конем.

Исполняя свое предназначение, я избавился от многих иллюзий. Во-первых, оказалось, что вес юных дев десятилетнего возраста, еще совсем без мяса, вполне сравним с весом тяжеловооруженного рыцаря в полном боевом прикиде. Во-вторых, на пятках у них, по всей видимости, растут шпоры. Как уважающий себя конь, перед лицом огнедышащего дракона я выказал подобающую породе робость, пятился, вставал на дыбы и даже бил задом, но был безжалостно укрощен: синяки не сходили с моих ребер несколько недель. Дракон красочно и долго издыхал, конь, повалившись на бок, делал то же самое, слегка подергивая ногами и екая селезенкой. Победоносец растерянно стоял меж двумя нашими телами.

— А теперь, — вскакивая на ноги, заявил Дракон, — футбол!

— Втроем? — изумился конь.

— А что? Один на воротах, один забивает, и один судит в поле. Остальные только мешались бы. На ворота встанешь ты.

Я без сил откинулся в траву. На одинокой, изуродованной ветрами сосне на кого-то стучал впавший во вдохновенное безумие дятел. Майя невозмутимо расставляла на склоне консервные банки.

— Это ворота, — пояснила она, и пошла «семимильными» шагами, отмеривая одиннадцать метров… «или около того», — как она изволила выразиться. После чего мне было безапелляционно указано на мое место. Май встал у мяча, буравя меня расстрельным взглядом. Я, согнувшись и уперев руки в расставленные колени, хмуро глядел на него из-под насупленных бровей, как Дино Зофф. Май отошел на пять шагов, разбежался…

— Лови! — крикнул он. — Это Ключ!

Меня выметнуло навстречу мячу, заслонившему небо и вообще весь этот весенний беззаботный мир. И я его взял! Мы встретились и сшиблись в полете, а потом… летели куда-то вместе, безумно долго ожидая удара о землю. Которого не последовало.

Вместо того мы оба плюхнулись в прогретую зеленоватую воду. От неожиданности и внезапного страха, а также потому, что я был оглушен падением, я выпустил мяч, и он унесся вверх, будто выстреленный из пушки.

А я остался… созерцать белые кораллы и алые актинии, стайку радужных рыб, брызнувших от меня прочь, пузырьки воздуха из собственного рта… и разматывающуюся где-то на периферии зрения гибкую пеструю ленту мурены. Я замолотил руками и ногами и что было сил устремился следом за мячом.

Меня выбросило на поверхность океана, показавшегося мне безбрежным во все стороны, но пока я отплевывался и протирал глаза, попутно вспоминая о муренах, барракудах, акулах, скатах и «львиных гривах», чья-то уверенная рука довольно бесцеремонно ухватила меня за волосы и потащила вверх, в черную просмоленную лодку с мачтой и свернутым парусом.

Парень. Коренастый, голубоглазый, загорелый, как Тур Хейердал, крепыш, моих роста и возраста, с волосами, как лен, и улыбкой, как у Мистера Голливуд. По правде говоря, очень красивый. Из одежды на нем были только обтрепанные снизу шорты из обрезанных джинсов, такие мокрые, будто это не он меня, а я его вытащил. На поясе у него висел нож без ножен.

— Привет, — сказал он буднично. — Из Внутренних? Жертва Мэй?

— Дмитрий… — прохрипел я.

— Имант. Слушай, извини, у меня дело. Потом расскажешь остальное, а пока поприходи в себя в одиночку, ладно? Я сегодня жемчуг ловлю.

С этими словами он опустил на лицо очки для подводного плавания.

— Эй! — окликнул я его. — Там мурена… кажется.

Он внимательно поглядел на меня, потом кивнул.

— Вполне возможно. Они встречаются в моих краях. Спасибо.

И ухнул за борт.

Здравствуй, Июнь!

6. Король Оранжевое Лето

Его не было так долго, что я поначалу перепугался. Однако, свесившись через борт, я его увидел. Он уверенно передвигался среди красот подводного царства, задерживая дыхание не хуже Жака Майоля. Он явно знал, что делал, и его спокойно можно было предоставить самому себе. С этой идиотской мыслью я сел на дно лодки, откинувшись спиной на мачту и упершись ступнями в борт, и смежил веки, развлекаясь игрой зеленых, красных и черных пятен на их внутренней поверхности. Так я оттягивался некоторое время, пока лодка вдруг опасно не накренилась.

— Лови! — и что-то мокрое, холодное, длинное плюхнулось мне прямо на голый живот.

— А-а-а! — заорал я и едва не вывалился в море, в полудреме не заметив, что мурена была без головы.

Имант хохотал, ухватившись за борт и креня его собственным весом.

— Она хотела съесть тебя, а получится так, что ее съешь ты, — констатировал он. — Прости, если шуточка кажется тебе людоедской.

Обижаться на него было, по-видимому, столь же бессмысленно, как на черемуховые холода. Имант подтянулся на руках и перевалился в лодку.

— Как улов? — поинтересовался я. «Пустота» Иманта нарушала все мои представления о жемчужном промысле.

Бог Июня сверкнул на солнце зубами, порылся в кармашке шортов и жестом фокусника раскрыл ладонь.

— Вот! — сказал он, подбрасывая на ладони розовый шарик величиной с ноготь большого пальца. — Давно искал что-то подобное по размеру и цвету. Так что можно считать, ты приносишь удачу, Дим.

Вот бы Ирке услыхать. Вечно я у нее — тридцать три несчастья. Штучка, которую он дал мне подержать, вовсе не производила впечатления бесценной. Так, симпатичная перламутровая фасолина, с равным успехом могла бы быть сделана и из пластика. А может, это потому, что и для Иманта она была не более чем игрушка.

— Мне казалось, — осторожно заметил я, чтобы не выглядеть в его глазах круглым дураком, — технология промысла несколько иная. Что ловец собирает раковины-жемчужницы в сетку, поднимает на борт, их держат на солнышке некоторое время, пока не протухнут и сами не раскроются. Я читал об этом у Беляева. Ты не так делаешь?

— Я не читаю книг, — заявил он столь же безмятежно, как признался бы, к примеру, что не курит, и сморщил нос. — У этого примитивного способа есть один существенный недостаток, а именно: он не выдерживает никакой критики с точки зрения экологии. Погибает моллюск, который иначе мог бы сделать еще жемчужину. И это только одно, самое малое из его достоинств. Знаешь ли ты, что моллюск есть ассенизатор моря, поглощающий и вбирающий в себя всю гадость, которая плавает в пределах его пищевой досягаемости? Из уважения к его благородной миссии… а также по иным, более суетным причинам… я никогда не стану есть моллюска! — давясь пафосом, продекларировал он, и мы оба прыснули. После подобной рекламы и я не стал бы есть моллюсков.