Сергей Волков - Великое Лихо. Слуги Карающего Огня

Ознакомительный фрагмент

— Это Он за тобой смотрел! — усмехнулся Шык: — Стражи испокон веков на Ходу стоят, все-ех проезжих и прохожих запоминают. А за новыми следят кто, что, и как. Ты ему напится дал, он тебя признал, запомнил, больше следить не будет.

— А следующий? — спросил Луня.

— Поглядим… — уклончиво ответил Шык, пуская коня рысью — впереди была большая ровная пустошь, холмы отступили, и лишь посреди плосковины возвышался небольшой пригорок, на котором росла корявая, причудливо изогнутая, необхватная луговая сосна.

Сосна, по родским повериям, — дерево Зевы, богини охоты, покровительницы охотников и рыбаков. Телом Зева крепка, как сосна, так же стройна и высока, волосы у нее цвета сосновых иголок, а кожа — цвета сосновой коры. Отважна Зева, быстра и беспощадно к тем, кто зверя или рыбу не по ее уложению промышляет.

Но не все сосны такие, как Зева. На луговинах, на больших полянах растут иные — крученные-перекрученные, с причудливо изогнутыми ветвями, с широкими, раскидистыми кронами. Про такие сосны говорят, что это те охотники, которые Зевовы законы не чтили, самовольно, без слов нужных и нужды особой зверя губили. Губили — и сгинули бесследно в глухих чащобах…

Грозная Зева обернула их корявыми луговыми соснами и выслал из родных лесов — на век стоять одиноко, устрашая взоры других людей.

У луговой сосны Шык и Луня спешились, подошли ближе и повязали на нижние, бронзой отливающие ветки, лоскуты ткани. Таких лоскутов, шнуров, ремешков, и плетеных травин немало накопилось на ветках дерева за долгую его жизнь. А вяжут их для того, чтобы хоть как-то скрасить тоскливую судьбину одревеневшего охотника. Поиграет ветерок с ленточками, лоскутами да ремешками, глядишь, и Зевову пленнику веселей будет.

— Дяденька, ктой-то там, в вершине, ворохтается? — вдруг удивленно спросил Луня, задрав голову.

В кроне великанши-сосны и впрямь слышался треск ветвей, летела вниз хвоя и корьевые шелушки, простучала по веткам и упала под ноги Шыку крупная шишка…

Волхв отошел на несколько шагов, глянул вверх, и внезапно потемнев лицом, зашипел на Луню:

— Никшни! Ползи ко мне, только тихо, а то спугнем!

Луня, ничего не понимая, пригнулся и мелкими шажками приблизился к Шыку, который пристально вглядывался в хитросплетение веток в вышине.

Сперва Луня ничего не увидел, потом разглядел крупное тело, явно крылатое — серые крылья, поболе лебединых, всплескивали в ветвях, хлопали, точно лняные полтнища, вывешенные для просушки. Луня уже наладился спросить у волхва, что за невидаль такая бьется в ветках, но тут таинственная птица перескочила на более толстый сук, уцепилась за него когтистыми лапами, сложила могучие крылья и Луня наконец разглядел ее. Разглядел — и обмер!

А обмереть было от чего — вовсе не птица сидела на сосне! Нет, крыльями, широким хвостом, выгнутыми лапами с мощными кривыми когтями она и впрямь походила на очень крупного орла, что водятся в степях южнее родских лесов. Но вот там, где у орлов полагалось быть оперенной шее и точеной гордой голове с желтоватым, крепким, хищно загнутым клювом, перья переходили в белую девичью кожу, украшенную ниткой бирюзовых бус, и на изящной шейке, которой позавидовала бы любая родская красавица, сидела неправдоподобно красивая женская головка: чуть капризный, кривящийся в усмешке рот, дугой выгнутый смоляные брови, огромные глаза в опушке длинных ресниц. Тяжелые косы, рыжевато-каштановые, спускались по обе стороны головы, свисая почти до лап, в их концы были вплетены голубые ленточки…

Все это Луня разглядел в считанные мгновения, пока чудо-птица устраивалась на ветке. Но вот она завертела головой, заметила людей и глянула на них своими глазищами. Луне обмер, волосы зашевелились на голове, выпал из рук лук, который он достал в самом начале, решив, что можно будет поохотится на крупную птаху…

В самое Лунино сердце заглянула птица, и глаза ее, синие-синие, как чащобные цветы-фиалки, запомнил он на всю жизнь.

— Зул-кадаш! — вдруг тонким девичьим голос сказала птица. Помолчала, склонив длинную шею, и вновь:

— Зул-кадаш! Зул-кадаш!

И взмыла в воздух, раскинув огромные крылья, понеслась над полем на закат, и еще несколько раз раздалось в вышине:

— Зул-кадаш! Зул-кадаш! Зул-када-аш!

Птица скрылась за дальними холмами, а Луня все еще стоял в оцепенении, пока Шык не встряхнул его.

— Что… это?.. — еле ворочая языком, спросил Луня волхва.

— Гамаюн, птица вещая… — тихо ответил тот, нагнулся, подал Луне упавший лук, не оглядываясь, пошел к коням, крикнул оттуда:

— Не стой столбом, ехать пора!

Луня опомнился, сунул лук в сад, и придерживая меч, чтобы не бил по ногам, побежал к лошадям.

Долго ехали в тишине, наконец Шык нарушил молчание:

— Великое диво мы с тобой увидали сегодня, Луня! Когда я еще отроком вроде тебя был, рассказывал мне одни волхв из младшего рода, что далеко-далеко, за горами, за лесами, за морями и пустынями есть заповедная страна, зовется Ирием. Там вечно лето, всегда тепло, растут диковенные деревья, травы и бродят удивительные звери. И живет в Ирии Гамаюн — птица вещая. Тело она имеет птичье, а личиной на красну девку похожа. Редко, очень редко покидает Гамаюн Ирий, и только для того, чтобы что-то очень важное для всего рода людского вещать… И видится она только тем, кто из слов ее пользу извлеч сможет. Вот так-то, Луня!

— А не поблазнилось нам это, дяденька? — спросил Луня, хотя в душе и сам знал — не поблазнилось, не бывает таких видений, взаправду все это было.

Шык только покачал головой, нет, мол, и надолго замолчал, думая о чем-то, а когда заговорил вновь, то спросил:

— Луня, скажи мне, как ты думаешь, что такое «Зул-кадаш»? Гамаюн зря кричать не будет, но я такого слова не знаю, может быть, тебе это ведомо?

Теперь пришел черед Луни качать головой:

— Первый раз слышу, дяденька! Какой-такой «Зул-кадаш»?

День клонился к закату. Равнина кончилась, вновь пошли бугры, и Ход снова начал нырять вверх-вниз. Дальние холмы, высокие, по Луниным меркам, так и целые горы, за день сильно приблизились и теперь загораживали полнеба на севере.

Стемнело как-то неожиданно быстро, но Шык молчал, и странники продолжали ехать почти по неразличимой в сумерках дороге. Только когда взошла луна, волхв скомандовал останавливаться и делать стан.

Поужинали быстро — после полного дня пути, после встречи с Гамаюном и Шык, и Луня здорово устали, поэтому даже костер палить не стали, запили копченое мясо водой из ближнего ручья, Луня стреножил коней и пустил пастись, Шык провел два обережных круга, и завернувшись в шерстяные плащи, путники улеглись спать.