Райдо Витич - Обитель Варн

Море, океан вопросов, но ответы скрыты и спутаны как карты в колоде, и где ты и

где я — не найти, не угадать. Возможно, уже забыл обо мне, опять кормишь голубей

на площади Сан-Поло, кружишь на Венецианском карнавале очередную красавицу. А

завтра рванешь в высь, пройдешься в полете над Валенсией и Тулузой, прогуляешься

по площадям Рима, отобедаешь в Белградском ресторане, поохотишься в Вуковаре и

заснешь где-нибудь в Глейсдорфе или Мишкольце…

Неужели мы больше не увидимся?

`Маме кажется, что у меня горячка. Она то и дело щупает мой лоб, заглядывает в

глаза. Я стараюсь улыбнуться ей, воссоздать прежний, знакомый ей оптимизм в

глазах. Но вот беда, мне до ужаса хочется вместо этого просто прижаться к ней,

расплакаться и рассказать все, что со мной произошло вдали от нее. О тех душах,

что пришлось забрать, и о своей, что осталась в твоей обители.

Я так и не привыкла спать по ночам. Лежу, смотрю в потолок и мирюсь с инертным

существованием, борюсь с желанием встать на подоконник и взмыть в небо, пройтись

в прощальном кружении над городом и полететь к тебе.

Я постоянно убеждаю себя, что страсть пройдет, сгинет тоска и все наладится. Не

первый раз я влюблена…но разве любила?

`Сегодня видела птиц. Они летели к тебе огромной стаей. Я стояла и с завистью

смотрела им вслед, пока мама не увела меня с улицы. Кажется, она серьезно думает,

что медкомиссия не ошиблась. Еще немного и мама начнет пичкать меня лекарствами,

водить по психиатрам. И как объяснить ей, что это тупиковый путь, неверное

решение? Все проще и сложней: я больна любовью к тому, кого нет. Кто миф,

парадокс, иллюзия природы. Кто реальнее любой реальности. Кто мертв, но жив

более любого из живущих'.

`Я работаю. Хожу в тренажерный зал.

Купила себе пугач и палю по мишеням — пустым банкам на пустынном пляже за домом.

Много читаю, бегаю по утрам. Стараюсь загрузить себя всем, чем можно.

Не помогает'.

`На меня косятся соседи. Сослуживцы сторонятся, словно я чумная. Братья смотрят

как на инопланетянку. Мама — как на любимую, но тяжелобольную. А ведь я уже не

Варн. Я такой же человек, как и они. Но чувствую себя настолько одинокой,

подавленной, насколько, наверное, и муравей не чувствует себя в пустыне.

Наверняка дело во мне. Но как переломить себя? Заставить улыбнуться в ответ на

пошлость, рассмеяться грубой шутке, умиляться непроходимой глупостью,

восхищаться дурными манерами. Фальшивить, лицемерить, лгать изо дня в день. Быть,

как все.

Не хочу, потому что не могу. Твой образ хранит меня от лжи. Я знаю, свобода не в

запретах, свобода в той самой никому не нужной, такой некрасивой для всех правде.

А мне омерзительна кривда. Я знаю ее цену, знаю вкус и цвет ее сути.

Она пахнет кровью и горем…

Мама водит меня в церковь. Я хожу. Вот только исповедоваться мне не в чем. Мои

грехи и гиена не смоет, куда уж клирик отпоет'.

`Конец марта. Меня уволили.

Соседи нажаловались патрулю и у меня отобрали пугач. Теперь я в принудительном

порядке хожу к психологу и слушаю его сказки о неограниченных возможностях

человека. Где-то я уже слышала теорию о человеко-царе…Можно я останусь

человеко-зверем? — спросила как-то. Психолог, молодой мужчина прилизанной

наружности, потерял дар речи. Потом долго зачитывал мне какую-то нудную брошюрку

о величии и могуществе подсознания, энергетики. Я поверила. Но занятия все равно

продлили на неделю.

Теперь я молчу. Сижу и думаю о тебе, разговариваю, обсуждаю прошедший день.

Психолог мне не мешает. Судя по его довольному лицу, в конце встречи — я ему

тоже.

А маму не отпускает тревога'…

`Сегодня мне показалось, я видела Урва. Хитрец сидел на дереве у подъезда и

наблюдал за тем, как я кормлю птиц. Я оглянулась и никого не увидела. До сих пор

не знаю, было или не было? Схожу с ума или твой верный друг почтил меня своим

присутствием?

Значит, ты еще помнишь обо мне?

Или все-таки, это паранойя?

Расклеилась я. Это просто весна…

Без тебя.

Апрель.

`Прошло два месяца, как я вернулась домой. Пять с тех пор, как мы виделись с

тобой. Я готова перевести их в недели и дни, подсчитать со скрупулезностью

шизофреника количество часов и минут нашей разлуки. И ужаснуться полученной

цифре. Но не буду. Мне хватает боли. Каждый вдох и выдох без тебя. Каждое слово,

не к тебе обращенное, каждое дело не для тебя, каждый взгляд, что подарен не

тебе — вот настоящий ужас.

Иногда мне хочется все бросить, взять снаряжение и направиться в горы, чтоб в

итоге оказаться на краю ущелья, что разделяет тебя и меня. Я даже составила

маршрут, посчитала время, что затрачу на путь, и вышла гротескно смешная цифра —

десять дней. Всего десять! Неспешных дней пути с привалами и остановками.

Мысленно же и того на путь не затрачиваю. Доля секунды и я штурмую Черный замок,

вхожу в зал и говорю тебе: Здравствуй! Кажется, я забыла сказать, что люблю тебя!…

После можно и уйти. Но уже не смогу.

Нет, глупо и думать о том.

Нет, я не стану ничего делать. И излечусь. Как, возможно, излечился ты. А

впрочем — болел ли?

Возможно, я была для тебя забавой, как для меня в ту пору твой глобус.

Возможно, ты уже не помнишь меня. Имя Лесс затерялось в списках Агнешек, Ойко и

множества других имен. В этом мире все преходяще, тленно и тщетно….

Только рядом с тобой я думала иначе. Верила свято как иной фанатик своим божкам.

Но лишь сейчас поняла, что ты для меня, и лечу себя мыслью, что я не то же самое

для тебя. А это главное. Ведь любовь, прежде всего, единение душ, их соитие, а

не плотская утеха. Меня, пожалуй, никто не понимал, как ты, и пожалуй, я не

понимала никого так, как тебя. Ты ничего не просил, не ждал, в отличие от других.

Ты просто не знал, что нужно давать и обязательно ждать, что взамен дадут втрое,

четверо больше. И не просил, потому что нечего было просить. Странно… Наверное,

эти странности и являются главными отличиями человека от Варн. Но если так, то

за что вас гнать и травить, из-за чего бояться?