Далия Трускиновская - Домовые

— Крепко же твоя сестричка спит, — наконец-то севшим голосом проскрипела я.

— Ничего, долго запрягает, да быстро поедет.

Нелегкая была спокойна, словно на руках у нее не висел тряпочкой помирающий государь-надежа-Авось, а вокруг не торчали вооруженные блины.

Пока мы вопили, блинный командир успел сказать в рацию те слова, после которых с ближайшего поста вылетают на подмогу все, способные держать оружие. Вроде бы и очень далеко зародился рев и гул, а и минуты не прошло, как окреп, налился силой и окружил со всех сторон. Это были общеизвестные зеленые блинные джипы, а хрены — те ездили на белых, словно бросая вызов дорожной грязюке.

Оставалось только юркнуть в развалины — и тем продлить ненадолго свою свободу. Отстреливаться — и то было нечем. Мой репертуар не то чтобы иссяк — кое-что я еще помнила, могла и сочинить на ходу, но отбиваться пришлось бы непрерывно, и столько бы я не выдержала, я же все-таки не уголовник! А если сейчас помянуть страшный синоним — то, чего доброго, Авось не выдержит. Хоть он и в полной бессознанке, но дыхание-то пока работает…

— О-кей! — крикнула я, видя, что блины окружают развалину с нами тремя вместе. — Имела я вас в рыло, в светило, в дрозда, в ежа и в три этажа!

Пошатнулись четверо, как я и рассчитывала. Они должны опомниться минуты через две — и ведь очухаются, сволочи! Но стояли эти четверо рядом — и мы вполне могли проскочить!.. Если сейчас дернуть за локоть и пихнуть вперед Нелегкую — она ведь и без слов поймет, что нужно бежать!

— Ого?! — изумилась Нелегкая.

Я думала — моему словесному изыску, а она углядела белый автомобиль, которого я за зелеными и не приметила. И него выскакивали господа в бежево-рябеньких комбинезонах — распроклятые хрены!

Понять что-то в их субординации мог только мужчина. То, что хрен выше блина, для него — само собой разумеется. А я, женщина, видела другое: блины — оперативники, они всюду пролезут, всякое слово под контролем держат, и в оккупированной местности именно они наводят порядок, понемногу просачиваясь во все щели. Хрены же — некие статичные боевые единицы, которые прибывают на поле боя, когда уже сказаны роковые слова: хрен с ним! Конечно, едки, язвительны, ядовиты, но уважения к ним, как к армейским чиновникам, у нормальной женщины быть не может.

Вот теперь эта команда могла брать нас голыми руками.

— О-кей! — радостно грянуло из всех глоток. Я кинулась вперед, чтобы прикрыть собой Авося. Мне-то что, я и сама такой окей выдам — мало не покажется, а он, горемыка?..

От залпа Авось содрогнулся. И как-то разом обмяк на руках у Нелегкой. Похоже, мы не уберегли его.

И тут взвыла сирена!

Глава восьмая Худой жених сватается — умному путь кажет

Это был такой переливчатый вой, что все мы обалдели — и осаждающие, и осажденные. Вой внезапно обернулся яростным визгом, совершенно нечеловеческим — и это было неудивительно, потому что визжали шины потрясающего автомобиля, состоящего из одной кабинки и большой платформы с железными стояками за ней. Дверца распахнулась и мы увидели совершенно перекошенную физиономию.

— Прыгайте! — вылетело из кривого, малоприятного рта.

Каким-то образом шофер удерживал машину одновременно и на месте, и в состоянии движения. Колеса прокручивались с дикой скоростью — а машина не двигалась, только дрожала крупной дрожью и, поворачиваясь вправо-влево, словно здоровая зверюга с окаменевшей шеей, обводила взглядом своих врагов, одновременно угрожая оскалом и слепя.

Нелегкая опомнилась первой и закинула Авося на платформу.

— Лезь! — велела она мне, подставляя широкую ладонь, на которую стать кроссовкой.

— А ты?

— Меня не выдержит!

— Выдержит! — донеслось из кабины.

Тогда я, уже оказавшись наверху, схватила Нелегкую за руку и принялась затаскивать на платформу, машина тем временем, словно сгорая от нетерпения, уже продвинулась вперед шага на два.

Я тащила эту тушу, упираясь ногами, да она и сама старалась мне помочь, и уже лежала животом на платформе, когда незримый шофер, свято веря в свою удачу, позволил машине рвануть во всю дурь!

— Авось прорвемся! — раздался из кабины боевой клич.

— Авось! — крикнула и я.

Очевидно, шофер не первый раз проделывал такие трюки — машина, от которой блинно-хреновое воинство попросту шарахнулось, вильнула таким правильным образом, что Нелегкая проехала на животе к самой середине платформы, едва при этом не скинув меня. Но тут же выровнялась бешеная машина и понеслась, и понеслась по ночному шоссе!

Мы вцепились каждая в свой стояк, а Нелегкая при этом еще и удерживала безжизненное тело государя-надежи-Авося.

С шоссе машина свернула на проселочную дорогу, а потом вообще залетела в какой-то мрачный тупик и встала. Даже фары вырубились.

Если место незавершенного сражения у разрушенного домишки хоть фонарем с улицы, а освещалось, то тут был настоящий, практически не знакомый городским жителям мрак. Как я сползала с платформы — видеть надо было. Если по ощущениям — то недели полторы ползла, не меньше. С другой стороны тем же занималась Нелегкая. Дверца отворилась, выскочил шофер.

— Ну, как? Я — да не вывезу?! Вывезла Кривая, голубчики вы мои!

Вот это и оказалась сестрица Нелегкой. А когда Нелегкая принялась ее распекать за долгую задержку, едва нас не погубившую, то и услышала, что не сразу удалось угнать подходящий транспорт.

— Не на горбу же вас вывозить!

Мы сняли с платформы Авося и положили его на дорогу, под свет моего чудом уцелевшего фонарика. Теперь, стоя перед ним на коленях и стягивая с него майку, пока Нелегкая придерживала за слечи, я увидела наконец и лицо Кривой.

Сестрицу мы тоже разбудили, но она даже не стала накидывать на сорочку халат. Сорочка была серая, видимо, из небеленого льна, и с вышивкой красной нитью. Что же до лица — то, успокоившись и приглядевшись, я решила, что бывает кривизна и похуже. Это было очень асимметричное лицо, рот вообще съехал набекрень и уголком своим нацелился в левый глаз, и только. Кожа у Кривой была свежа, зубы — как на рекламе «Стиморола», взъерошенные спросонья волосы — густы и, возможно, даже шелковисты.

— Эх ты, как же это его… — пробормотала Кривая, глядя на красную сыпь, которая полосами прошла по груди Авося.

— Это — мелочи, это его только задело, — приглядевшись, сказала я. — Это по нему океи скользнули. Надо посмотреть, что на животе и на ногах.

И ничтоже сумящеся протянула руку к молнии на его джинсах.

Но Нелегкая мою руку удержала.

— А ты ему кто? — спросила она тяжелым голосом. Кривая тоже на меня криво посмотрела. Им не понравилось, видите ли, что я хочу с государя-надежи стянуть штаны!